Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 56 – Людмила Вовченко

Он подошёл.

Чуть ближе, чем стоило бы.

Достаточно близко, чтобы она почувствовала тепло.

— Я смотрю на тебя, — сказал он хрипло, — и думаю: как ты всё это делаешь?

— Медленно, громко и с угрозами, — сказала она.

Он улыбнулся.

— Нет, — покачал головой. — Ты делаешь это… как будто так и должно быть.

Её дыхание сбилось.

Он поймал этот миг.

Понял.

Но ничего не сделал — только тихо, едва слышно сказал:

— Деревня шепчет. Но пусть шепчет, если ты не против.

— Я против, — честно сказала она. — Но… — она вздохнула, — если шепчут — значит, живы.

Он отвернулся — но в глазах мелькнул тот самый свет: опасный, живой, теплый.

— До завтра, барыня, — сказал он.

— До завтра, воевода.

Искра прожгла воздух.

Но ни он, ни она не притронулись друг к другу.

Пока.

* * *

Если хочешь, следующая глава (Глава 11) может сделать:

больше флирта,

больше юмора над «слухами»,

конфликт с приказной избой,

новые пациенты,

ревность Добрыни (тонкую, незаметную, смешную),

подготовку к большому событию (по твоему выбору).

Скажешь только одно слово:

Пиши

— и я начну.

ГЛАВА 11

Милана проснулась от того, что кто-то осторожно тянул у неё из-за спины тёплую холстину. Осторожно — так осторожно, как вытаскивают рыбу из сети, пытаясь не расплескать воду. Она приоткрыла глаза и увидела Пелагею, которая, высунув язык от усердия, буквально выскребала из сундука свежую рубаху.

— Маменька, вставай… — прошептала девочка. — Сегодня Добрыня опять к нам придёт.

Милана зарылась лицом в подушку.

— Господи. Только не сегодня… Я пока не морально готова к ещё одному заходу его… сурового лица.

— А он, — заговорщицки сообщила Пелагея, — вчера, когда ты ушла в хлев, в корыто шагнул и чуть в навоз не сел.

— Пелагея! — ахнула Милана. — Ты мне раньше такого не говорила! Я бы это в копилку… хм… воеводских подвигов записала.

— Он запретил рассказывать, — шепнула девочка с блеском в глазах. — А я подумала: ты же мамка… мамке всё можно.

Милана прыснула смехом, растёрла лицо ладонями и поднялась. День начинался. И, судя по вчерашней физиономии Добрыни, он обещал развлечения. Воевода вчера после процедур с Ильёй настолько растерялся, что забыл надеть рукавицу и пытался держать котёл голыми руками. Хорошо, Улита вовремя в ухо ему крикнула — иначе пришлось бы лечить ещё одного.

— Ну что, Пелагеюшка. Где там моя новая рубаха? Не люблю ходить перед воеводами в виде печёного карася.

* * *

У избы уже шумели. Знахарки толкались локтями, Домна ругалась, Степан пытался удержать козу, которая решила уйти в самостоятельное плавание. И только Добрыня стоял у ворот — одно сплошное напряжение в шесть футов ростом. Огромный, крепкий, суровый. И… сегодня почему-то слегка помятый. Настолько, что волосы на виске стояли торчком, будто он о забор потерялся.

— Добрыня… — начала было Милана, но воевода вдруг резко дернулся, словно его буравчиком ткнули.

— Я… то есть… мы… — он кашлянул, пытаясь вернуть себе достоинство. — Я проверить… то есть… как Илья. Состояние. Закрепление успеха.

— Господи, — вздохнула Милана, — резчик слов, а не воевода.

— Что? — не понял он.

— Ничего, — отмахнулась она. — Проходите. Только аккуратно. Здесь сегодня высокое содержание хаоса в воздухе.

Он шагнул… и, как по заказу, наступил на грабли. Они взвились в воздухе, щёлкнули его по плечу, а он издал звук, который никак не вязался с образом сурового человека, — нечто между «ух!» и «ой-матерь-божья».