Книга Обелиск, страница 103 – Полин Герц

Медленно переступил он порог, сел в вытертое кресло и, не тратя времени, рассказал, отчего на тихий город опустилась тень. Раскрыл путник свою сущность, показав истинный облик: предстал он полутемной комнате черным Ангелом смерти, что провожает души в мир иной.

Объяснил странник, что священник – единственный, кому была уготована скорая могила, но предложил и иной путь: вечную жизнь для каждого. Сравнил путник служителя господа с якорем, что держит смерть, и нужно было ему всего-навсего презреть законы всевышнего, согласившись на бессмертие. Все, что надо – пережить день, и путник пообещал защищать тело священника, чтобы не коснулась того судьба. А еще намекнул, что может забрать остальных жителей, если слуга божий не уступит.

Долго думал священник – вспоминал всех, кого недавно хоронили всем городом. Вспоминал доброго рыбака, что всегда приносил ему свежую треску, вспоминал веселого пекаря, оставлявшего теплый хлеб, вспоминал лавочницу, в которую был когда-то влюблен. Вспомнил он одинокие ночи, вспомнил, как раз за разом обращался к богу, да так и не получил ответ – ничтожный раб, даром, что рясу носит. Наконец, опустил священник голову, соглашаясь на условия странника, попросил только дозволения подняться последний раз на ветхую колокольню, чтобы навсегда попрощаться со всевышним.

Ступенька за ступенькой, шел он наверх, силясь унять дрожь в ногах – не был он праведником, да вот только и не преступал заповеди. Встал священник на край, посмотрел в черное небо, да перекрестившись последний раз, шагнул вниз, обрекая себя на гиену огненную за самый страшный грех, что способен совершить человек. Ему было страшно, ведь раньше в душе теплилась надежда на покой, только теперь путь его лежал в преисподнюю. Но знал он, что неспроста людей называют смертными.

Стоило только дыханию священника затихнуть навсегда, пришлось черному ангелу покинуть городок ни с чем. Ведь не знал мрачный странник, как именно должен умереть якорь, и оказалось, что так и было предначертано. Обрек его священник на скитания по миру до тех пор, пока не родится новый якорь. И дал себе мрачный жнец слово, что в следующий раз не ошибется так и довершит дело до конца, и не будет мягкими уговорами убеждать, а схватит и удержит якорь так крепко, чтобы жернова судьбы остановились навеки.

– Видимо, он ошибся в расчетах, – прошептал Морс спустя, кажется, сотню лет. – Тогда он ошибся.

– О чем ты? – Элизабет почувствовала, как выпитый на голодный желудок бурбон просится наружу, но заставила себя сглотнуть. – Можно немного конкретики?

– То, что мы делаем, важно, – Роберт потянулся к бутылке и сделал большой глоток прямо из горла. – Мы поддерживаем не только смерть, но и жизнь. Ведь одно невозможно без другого. Поэтому существует страховка. Если с Якорем что-то случится раньше времени, на смену ему придет другой. Человек, родившийся в тот же день. Я всегда думал, что их пятеро, но теперь очевидно, что это не так. Очевидно, их шестеро.

– Ты хочешь сказать… – желание спрятать голову в унитазе стало еще сильнее. – Хочешь сказать, что все эти люди умерли из-за меня? Чтобы страховки больше не было?

– Именно. Он поставил все на тебя, Элизабет.

И она вновь не выдержала: вскочила и рванула в уборную. Но не было ни мерзких позывов, ни мерзкой рвоты. Она дала себе слово держаться, и проиграла. Слабая, ничтожная: согнувшись над умывальником, кричала, чувствуя, как щеки покрывает жидкая соль.