Книга Обелиск, страница 105 – Полин Герц

– Ты проспала сутки, – дверь бесшумно распахнулась и на пороге появился он с одиноко дымящейся чашкой на подносе. – Колумбийский. Ирландского, полагаю, с тебя хватит.

Морс протянул кофе, сел рядом и погладил ее по спутанным волосам.

– Пока ты будешь в душе, я приготовлю завтрак, – его лицо выражало лишь безграничное спокойствие. Будто не было всех этих полных ужаса дней, словно для него такое – в порядке вещей.

Но он больше ее не обманет – теперь она чувствует все: волнение и тоску. И боль, что уже не спрячешь в глубине голубых искрящихся глаз.

– Я доживу до своего дня рождения? – на «доброе утро» и «спасибо за кофе» не осталось сил. Он лишь кивнул с твердой обреченностью. – Но не переживу его, верно?

– Нет, Элизабет. Я знаю, в какой день это случится. Но как именно – пока нет. Могу лишь сказать, что ты умрешь не от голода. Поэтому иди в душ, а я попробую изобразить подобие яичницы.

– И тот, другой, не знает, правильно? – произносить вслух имя монстра с самой открытой и доброй улыбкой не повернулся язык. – Как в сказке. Только день, да? Поэтому он и делает все это? Угрожает, давит. Я ведь права?

– Почему ты передумала? – неожиданно спросил Роберт. – Когда мы виделись в последний раз, ты сказала, что отказываешься умирать.

– Ты опускаешь ряд важных деталей. Сделай скидку на то, что я всего лишь человек, – усмехнулась она. – Я узнала, что мой любимый мужчина Смерть во плоти, а сама я должна попрощаться с жизнью. Принять такое сложно.

– Я тоже люблю тебя, Элизабет.

Теплые пальцы коснулись ее щеки. Морс смотрел на нее так долго, что захотелось опустить глаза и спрятаться в одеяле. Весь мир со нерушимыми правилами перестал существовать, сжался в одну точку, в центре которой сияли его глаза. Все началось с этих глаз – таких быть у человека не могло. Теперь она это видела.

– И есть еще кое-что, – сглотнув, добавила Стоун. – Я поняла, что ничего не изменится.

Однажды далекой горькой ночью, скрючившись на голом полу в 4В, уже думала: а что в сущности случится, исчезни она прямо сейчас? Одинокая, никем не любимая, никому не нужная. Вела жалкое опостылевшее существование, день за днем проживая одно и то же – по кругу. Заводы не встанут, улицы не заполонят толпы скорбящих, а флаги не приспустят. Захотелось разреветься: гадко, со всхлипами и воем, размазать по лицу позорные сопли. Но не разревелась – ни тогда, ни сейчас.

– Раньше я думала, что если умру, то ничего не изменится. И это меня едва не уничтожило. Но теперь я все вижу… – в собственном голосе послышались безумные нотки. – Если я умру ничего не изменится. Все останется, как прежде. И это хорошо! Это замечательно, правильно. Чувствуешь разницу? Понимаешь?

Он понял.

– Простая математика, – она почти маниакально улыбнулась, переходя на скорость скороговорок, которые оттачивала на первом курсе. – Представь, в один прекрасный день никто не умрет. И на следующий. И на следующий. И на следующий. Население планеты будет расти, ресурсы – истощатся. Да, никто не умрет, но конец света все же наступит.

– Но, боюсь, он руководствуется другой логикой. – Мягко прервал Роберт. – Существование каждого из нас – бесконечный поток смертей. Это все, что мы видим. Мне всего несколько веков, Элизабет, но я уже устал. И я могу представить, могу понять, насколько тяжело Жнецу, который решился на такой отчаянный шаг. Это опустошает. Все мы когда-то были людьми. И, по слухам, неплохими… – Морс поднялся с постели и, подобно маятнику, начал расхаживать из угла в угол: ровно, спокойно. Страшно. Вновь напомнив о пропасти, которая лежала между нахалкой из Нью-Йорка и древним созданием, сотканным из пустоты и холода. – Человеческий разум удивителен. Защищаясь, он заталкивает худшие моменты глубже, ограждает. И лишь в особенных случаях мы можем вспомнить. Выбитый меч, разбитый щит, первую стрелу. И миллионы душ, прошедших сквозь пальцы. Если не будет смерти, то мы сможем жить, я полагаю, как и все. В обычных условиях простая жизнь для Жнеца – привилегия. Выстраданная награда, которой на моей памяти не удостоили никого. Так что в этом есть своя логика. Она ужасна, но имеет смысл, пусть и извращенный.