Книга Обелиск, страница 61 – Полин Герц

– Ничего не нужно, – может, то были книжки дохлых философов, а, может, удивительная интуиция человека, всю жизнь получавшего по роже, но Филипп Стерн прекрасно понимал, когда голосу необходимо придать мягкость, а взгляду теплоту. – Я снова не мог уснуть, и как только наступило утро, наведался к Ларри за пирогом. – Сухие губы растянулись в доверчиво-детской улыбке. – С пеканом. Твой любимый.

Она продолжала стоять с недовольной миной, но абсолютно пустой холодильник и такой же желудок подсказывали сменить гнев на милость.

– Ладно, – буркнула она, расслабляя руки. – Пойдем. Но я хочу самый жирный кусок.

– Как обычно, – он улыбнулся в ответ. – И самый крепкий чай.

Спустя две чашки «эрл грея» и три куска восхитительно свежего пирога, когда злость окончательно захлебнулась в ароматном чае и сладкой начинке, Элизабет откинулась на спинку потертого кожаного кресла. Неровные стопки книг, попугайские ковры, безвкусные шторы, пожелтевшие страницы, которые переписываются каждую ночь в надежде, что новые слова вдохнут идею и жизнь в пустые строки. Вот она – пыльная вселенная Филиппа Стерна из 1А, что в доме 118 на Грин-стрит. Но здесь было по-своему хорошо – спокойно, уютно: ни квартира, ни ее обитатель никогда не изменятся, и это давало необъяснимую веру в незыблемость мира. Ядовитые реки мельчали, уступая место блаженному покою, что принес с собой февральский полдень.

– Мастерса видел? – лениво зевнула она, отставляя кружку, которую тут же услужливо наполнили горячим чаем. – Живой?

– Живой-живой, – кивнул Стерн, плотнее запахиваясь в халат. – Только уж больно капризный.

– У вас всегда так, – усмехнулась Стоун. – Стоит пальчик поранить или простыть на улице, как все, труба. Вы уже прощаетесь с жизнью и завещаете свое барахло и полторы акции, купленные по пьяни, вдовам и сиротам.

– Ну, скажем, не полторы, а пятьдесят, – насупился Фил, жалея, что однажды похвастался инвестициями ядовитой соседке. – И он не палец поранил, а на нож напоролся. – Рыбьи глаза внимательно вгляделись в нахальное лицо. – Хотя, конечно, намного лучше провести полночи в неотложке после нападения урода с лезвием и так никому об этом не рассказать, да, Элли?

«То-то же, получай», – говорили бесцветные радужки, наблюдая за реакцией на колкость.

– Это другое, – бросила она, невольно отворачиваясь. – Со мной все было в порядке. Ясно? – Зеленые глаза недобро заблестели.

– Как угодно, Элли, – пожав плечами, ответил Стерн. – Но, думаю, ты должна знать, что не одна. И ни я, ни Мастерс тебя не бросим, случись что.

– Как великодушно, – скривилась Элизабет, допивая остатки и уже порываясь встать, догадавшись, что на самом деле пирог был приманкой. Одной из тех, которые Фил пек-жарил-варил, расставляя свою ловушку. – Я все. Больше сегодня не стучи. У меня работа.

– Эй, Элли, – Стерн аккуратно придвинул свое кресло поближе. – Это же я. Мне ты можешь рассказать.

– Нечего рассказывать, доктор Фил, – отмахнулась она. – Ты не психолог, а я не лежу на зеленой кушетке. Делай свою работу, и другим не мешай. Читай, пиши, ной, или что ты там делаешь последние три года.

– Непременно сделаю. Прочту, напишу, поною, – обидная провокационная стрела улетела в молоко, потому что сосед был настроен серьезно. – Но сначала мы поговорим, хорошо?