Книга Обелиск, страница 68 – Полин Герц

Двоечница.

Отжимая мокрые волосы, примеряя черную рубашку на еще влажное тело, протирала запотевшее зеркало и вглядывалась в нечеткое отражение. Из-под стекла на нее смотрела другая Элизабет. Не мертвая рыбина, лежащая на льду в холодном торговом павильоне. Нет, она уже не была пустой девушкой из пустой квартиры. Элизабет, стоящая напротив, была живой. Реальной. И совершенно точно счастливой.

Кровать в спальне опустела, но тот, кто ее покинул, нашелся быстро – наливал теплое молоко в смешные кружки, пришедшие на замену тем, что так нелепо разбились, не прослужив хозяину и пары недель.

Фарфоровые слабачки.

– Пей и ложись, – кивнул на стол он и вышел из комнаты. – Я буду через пару минут.

– Есть, сэр, – усмехаясь в молоко, спародировала бравого солдата.

В черной рубашке было хорошо, легко. Под одеялом, что хранило тот-самый-запах, – уютно, свободно. На простых хлопковых простынях – мягко, нежно. Казалось, что постель, обрамленная стройными колоннами книг, была придумана, собрана, доставлена и поставлена под причудливым углом специально для нее – потому что так правильно она не чувствовала себя еще ни разу. Все остальные – узко-общажные, помпезно-отельные, благородно-пентхаузные в тот же миг навеки стерлись из памяти, будто их и не было, как не было и тех, с кем она когда-то делила разнообразные ложа.

И когда показалось, что лучше уже не станет, матрас справа опустился под весом. Море и лес стали почти осязаемыми: еще чуть-чуть, и вокруг вырастут исполинские сосны, за которыми она услышит шум спокойных соленых вод. Сильная рука бережно подтянула хрупкое тело к еще влажной широкой груди, и она закрыла глаза, мысленно обращаясь к старым и новым богам, всем, кто мог бы услышать: просила, умоляла, требовала остановить время, растянуть ночь хотя бы до пол-девятого-марта. Потому что ничего лучше с ней еще не случалось.

* * *

Книг в 4В было в избытке, но вот штор не наблюдалось – настойчивые лучи солнца нестройным оркестром отбивали в голове незнакомые ритмы. Попытки зарыться в пышное одеяло с головой были заранее обречены на провал, потому что каждый свободный край был бессовестно узурпирован еще спящим темноволосым мужчиной справа. Приподнявшись на локтях, окинула взглядом залитую февральским солнцем постель и тихо рассмеялась. Рассматривая разбросавшего во все стороны руки и ноги Морса, на лице которого застыла блаженная улыбка, в очередной раз поразилась – как настолько закрытый и холодный человек может быть одновременно таким нежным и беззащитным. Может, дело в одежде, которую он снимал будто броню, а может – и здесь она мысленно отвесила себе крепкую пощечину, чтобы не размякнуть окончательно – и в ней самой. Но пощечина не сработала, а улыбка, согреваемая мягкими лучами через стекло, продолжала играть на губах, а в голове – дурацкий оркестр.

Поддавшись ритму, легко вскочила и отправилась в ванную: палец вместо щетки не использовался давненько, но сноровку не потерял, а нагретые солнцем розовые щеки обрадовались холодному душу. Чертово утро выглядело идеальным, и в кои-то веки портить ничего не хотелось.

Разливая по своим чашкам кофе, рассматривала его кухню – ничего лишнего, только самое необходимое, будто тот, кто обставлял комнату, не собирался задерживаться надолго и уж точно не планировал встречать гостей. Но она стояла здесь, в одной черной рубашке, с двумя кружками, еще не остывшая после долгого крепкого сна и абсолютно счастливая.