Книга Обелиск, страница 70 – Полин Герц

– Правду, – твердо ответила она. – Я вчера была на кладбище. Все стояла у могилы одной из них, и думала, как такое возможно? Это не поддается ни логике, ни статистике. И, кстати, – Ответив таким же выразительным взглядом, решила вытащить один из двух козырей, что были на руках. – Ты сам заинтересовался. Круг же заметил ты. Так что не отнекивайся, это действительно интересно.

– Пожалуй, – вздохнул он, вставая. Накинул рубашку. Смерил ее долгим взглядом, словно решаясь на что-то. – Если отговорить тебя нельзя, то я помогу.

– Ты? – она чуть было не подавилась остывшим кофе. – С чего это?

– Я так хочу. И не выпущу тебя отсюда, пока не согласишься, – голубые глаза били на поражение. – Считай это тактическим ходом.

Она смотрела снизу вверх на мужчину, чьего настоящего имени до сих пор не знала. Смотрела, и не могла найти ни одного аргумента против – если уж сдаваться, то до конца.

– По рукам, – поднявшись с кровати, оставила на его щеке быстрый поцелуй. – Сделаем это вместе.

Сегодня они проспали: где-то там внизу, на стене в 2В, пробил полдень.

Он был проклят настолько давно, что уже даже не помнил причину. Последним вздохом застыл на грани между жизнью и смертью, смиренный в своем одиночестве. Годы пролетали мимо так быстро, что однажды он просто перестал их считать, приняв за простую истину – постоянный в своей изменчивости мир его больше не удивит.

Сквозь века скользил между таких разных и таких одинаковых людей, мельком посматривал, ища хотя бы слабую искру, и всякий раз с горечью отворачивался. Как оказалось, зря: стоило вглядываться глубже, дольше, дальше. Сейчас, прикасаясь к щеке, согретой быстрым поцелуем, изучал ее лицо: губы, скулы, глаза. В них, словно в древней сокровищнице, переливались изумруды, сияя так ярко, будто через грани пропустили луч света. Там, за искрящейся зеленью, била неколебимая решимость, смелость, твердость и будто знакомая обреченность. Там, за точеными гранями, пульсировала сама жизнь и глубоко дышала бессмертная душа. Сколько таких же – невероятных, удивительных и захватывающих моментов он упустил, всякий раз отворачиваясь, не решаясь приподнять тяжелый полог, и посмотреть чуть дальше своего носа.

По счастливой случайности, в которую давно перестал верить, слепота сыграла главную роль в немом спектакле – внезапное открытие пришло ровно тогда, когда и должно было. Раньше бы он не справился с накрывшей волной. Не выстоял б, сломался, и канул бы в небытие окончательно. Но теперь, теперь все было иначе. Раньше, смутившись, он бы отступил. Теперь же хотел узнать. Не хотел, жаждал. Добраться до самой сути, вскрыть грудную клетку и воочию убедиться, что это сердце бьется совершенно особенно, взять в руки и прислушаться к быстрому мотиву, напоминающему турецкий марш.

О чем пела ее душа, когда она, переполненная решимостью, ставила сбивающий с ног ультиматум? Чего ждала, прижимаясь всем телом и захватывая его в плен? Что за мысли бродили внутри, когда она небрежно сбрасывала с себя одежду и так естественно исследовала его скромный дом?

Да, 4В определенно хотелось назвать своим домом, а ту, что жила внизу, действительно не хотелось отпускать за порог. Потому что там, за порогом, ждала только до боли знакомая обреченность. Там, за тонкой дверью, вращаются лишь бездушные двигатели, готовые смолоть в труху хрупкое тело и растереть в изумрудную пыль такую прекрасную отчаянную душу. Ту, чье дыхание он слышал, погружаясь в крепкий сон, один из тех, что хочется растянуть до полудня.