Книга Веди меня через бури горы Химицу, страница 2 – Мицуно Вацу

На это старпому Мэлларду возразить было нечего. Ни он, ни кто-либо другой из притихших в каюте офицеров не горел желанием умирать. Это во многом отличало их от японских аристократов, именуемых самураями, которые воспитывались в принятии смерти, когда иного честного способа жить не оставалось.

Арчибальд Картер, разумеется, понятия не имел о самурайской чести. К концу разговора он просто отчаянно хотел, чтобы Флитвуд привёл свой план в исполнение, и вся команда смогла поесть.

«Неизбежное варварство, – мысленно оправдывался он. – Всё-таки на кону наша жизнь. Да и мы никому не причиним вреда… Только пригрозим…»

Той ночью угрозы стали залпами тридцати восьми орудий «Фаэтона», и вода у Дэдзимы горела вместе с голландскими кораблями.

На рассвете Мацудайра Ясухира, не сумевший защитить вверенный ему порт, сделал продольный разрез на животе, избрав сэппуку^[3]единственным способом очиститься от позора.

Умирая, он вспоминал слова отшельника.

«Вода будет гореть…»

Во снах Ясухиры синтоист говорил что-то ещё.

«Вода будет гореть, когда солнце начнёт замерзать».

«Вот что это были за слова, – думал губернатор. – Так пусть те, кто принёс с собой огонь, познают холод замерзающего солнца».

Даже очищающую смерть сумел очернить «Фаэтон», уже давно отошедший от берегов Дэдзимы. Умереть Ясухира должен был с ясным сознанием, а из-за чужаков уходил с проклятием в мыслях. И на устах.

В то же время на борту британского фрегата мирно спал сытый Арчибальд Картер. Под утро ему обычно становилось жарко в маленькой каюте, но в этот раз графа разбудил пробирающий до костей холод. Кутаясь в тонкое одеяло, он отправился в камбуз за чаем, а по возвращении в каюту сделал открытие, имевшее к науке мало отношения, но безвозвратно изменившее его жизнь.

Это открытие было женщиной в потрёпанном кимоно, пугливо сжавшейся у стены и глядящей на Арчибальда полными надежды голубыми глазами.

– Х-холодно, – пролепетала она на ломаном английском.

Укутывая незнакомку в одеяло, граф невольно сравнил её с фарфоровой куклой. Тонкие черты выбеленного лица, тёмные мазки бровей, веера ресниц и вся её экзотичная, по мнению британца, красота и впрямь заслуживали такого сравнения.

– Спаситель, – выдохнула женщина, касаясь лбом пола.

Смотря сверху вниз на её хрупкую фигуру, с таким доверчивым почтением свернувшуюся у его ног, Арчибальд Картер понял, что пропал.

Пропал на добрые двадцать лет, наполненных ложью, осуждением и любовью.

– Мина! Мина, негодная девчонка, вернись и оденься, как подобает леди! – крик миссис Тисл звучал из парадных дверей небольшого коттеджа, и я знала, что тучная гувернантка при всём желании не сможет меня догнать.

Поборов желание обернуться и показать ей язык, я продолжила бежать прочь от дома – к конюшням. Рано или поздно мне всё равно предстояло вернуться, а навлекать на себя ещё больший гнев гувернантки, у которой была очень тяжёлая рука, не особо хотелось. Хватало и того, что я выбежала на улицу в льняных штанах, которые обычно носили деревенские мальчишки, и заправленной в них тонкой ночной рубашке.

«Не леди ни разу, зато удобно, – мысленно усмехнулась я, не обращая внимания на то, как подросшая за лето грудь то и дело норовила показаться из распахнутого ворота. – Ещё и Финну наверняка понравится».