Онлайн книга «Там, где нас нет»
|
Иногда Красс просыпался ночью. То ли от чересчур назойливой мухи, что было явным упущением со сторòны негров, то ли от слишком сильного дуновения, вызванного опахалами, что тоже являлось оплошностью чёрных рабов, то ли от тяжелого сновидения… Но, независимо от причины, сам факт ночного пробуждения Красса означал смертный приговор всем четырем неграм, которых утром наступившего дня бросали на съедение священным крокодилам, чтобы не тратить на эту чёрную падаль верёвки, не тупить о них топоры и спаты, не осквернять их вонючими телами благородные морские воды и не отравлять землю погребением их мерзких останков. В своё время Крассу приходилось бывать на дальнем-дальнем западе, встречаться там с местными варварскими правителями и приходилось признать, что водоём со священными крокодилами — это очень полезное учреждение. Вернувшись в Рим он приказал устроить его у себя. Некоторые из нобилитета тоже последовали примеру консула… Если ночь проходила спокойно, утром негров уводили в темные казематы, обильно кормили пищей, приправленной вкусными, но снотворными специями, после чего они спали до наступления ночи… Он мог себе это позволить — огромная добыча, часть которой он оставил себе, часть распределил между своими солдатами, а большее и лучшее привёз в Рим, в казну Сената, пополнила весьма оскудевшую после выборов консула семейную сокровищницу. А негры были дёшевы… Последний год Империя воевала далеко на юге и поток негров-рабов нескончаемой вереницей шёл в Вечный город… Марк Лициний открыл глаза и сразу почувствовал на себе ненавидящие взгляды четырех пар глаз негров-опахальщиков. Он усмехнулся. Он не испытывал к ним ответной ненависти. Он их просто презирал. Красс презирал пленных и рабов. Рабов — за их молчаливую, беспрекословную покорность, пленных — за то, что они предпочли рабство ради спасения жизни, потому что цепляться за ту жизнь, которая им предоставлялась, даже не за жизнь, а за существование, могли только животные. Но животные цепляются за существование неосмысленно, а эти сознательно. Значит, они хуже животных… В последний миг перед пленением еще можно было использовать своё оружие против себя. Но ведь они почему-то не сделали этого… Можно затем отказаться от пищи и воды… Но ведь они не отказываются… Наконец, можно ударить стражника или плюнуть в лицо какому-нибудь надсмотрщику…, что означает смерть… Но ведь они не ударяют и не плюют. Значит, они цепляются за то, что никак нельзя назвать жизнью, и надеются на то, на что уже нет и не может быть никакой надежды… И особенно презирал Красс гладиаторов — у тебя в руках оружие, ты можешь напасть на стражу, можешь покончить с собой в конце концов, но… ты убиваешь таких же как ты сам… чтобы не сдохнуть… Бывали, правда, выплески… В его городском дворце и на загородной вилле… И никогда он не расправлялся с храбрецом, проявившим человеческое начало. Наоборот, и так было всякий раз в случае неповиновения, он собирал у рабских бараков толпу, это тупое быдло и возносил до небес непокорного, отдавая дань его смелости и ставя в пример остальному порченому семени. А потом бунтовщика доставляли на край высоченного обрыва — вилла полководца была на берегу моря, обрыва Свободы, как нарёк его хозяин угодий, и дарили ему последний шанс: он должен был прыгнуть с этой страшной высоты в сверкающее где-то внизу море и либо разбиться о прибрежные камни, либо утонуть, либо стать жертвой акул, которые непонятно почему собирались, как на праздник, под обрывом Свободы в дни подобных экзекуций. |