Онлайн книга «Там, где нас нет»
|
По той же причине на пиру отсутствовали и супруги Красса. Их у Марка Лициния было трое. Первые принесли по мальчику-альфе каждый, а третий сейчас был беременным. Обширный гинекей, обставленный и украшенный не хуже палатинских дворцов был к услугам супругов, но выход из него, как и выход из дома — только с разрешения хозяина и супруга. Марк Лициний Красс совершенно справедливо полагал, что место супруга только в доме, на омежьей половине, а дела мужа — это дела мужа. И гости присутствовали без супругов, зная вкусы хозяина, не одобрявшего распространившуюся в последнее время моду таскать с собой на пиры супругов-омег. Чашу хозяин принял, но взглянув на управляющего, стоявшего у колонны со сложенными под тонким хитоном руками, и пристально наблюдавшим течение пира, поднял бровь. Мальчик, передав чашу хозяину, удалился. Управитель тут же поклонился Крассу, Марк Лициний, сжав кулак, выставил большой палец. Управитель понимающе смежил веки. Мальчика-альфу увели. Управитель пару раз, показав какие-то знаки, махнул рукой и вино хозяину подавал теперь омега — тоненький светловолосый мальчик. — Эй, Красс, — толстый сенатор Криспин Фульв, уже отпил из своей чаши и теперь тискал попку мальчишки поднёсшего ему вино, — зря ты так, не нужен раб, отдал бы мне… Сенатор завалил мальчишку поперёк ложа на живот, локтём устроился на его спине, а недопитую чашу пристроил на одной из ягодиц раба. Мальчик-альфа покорно прикрыл глаза. — Друг, я бы с удовольствием, но ведь и у тебя они живут недолго, — ответил хозяин, подмигнув сенатору. Подвыпивший толстяк оглушительно захохотал. Пара клиентов, видя, что смех разносится от ложа патрòна, тоже угодливо захихикали. — Тогда, отдай мне этого, — Криспин с размаху шлёпнул ладонью с толстыми пальцами по нежной ягодичке, на белой коже вспыхнула красная пятерня. Мальчик закусил губу. — Да он и так твой…, - ответил Красс пригубливая вино и отщипывая кусочек хлеба с подсунутого под его руку подавальщиком-омегой, но уже тёмненьким, блюда. Сенатор из плебейской семьи, его манеры раздражали Красса. Да и мужеложец. Но богат и влиятелен. Очень влиятелен. Красс оттопырил палец, указывая на персик и тёмненький омежка, быстро отставив блюдо с хлебом, поднёс хозяину блюдо с фруктами. Музыканты — все сплошь омеги, не столько одетые, сколько изысканно раздетые, играли на флейтах, арфе, мандолине, скрипке и барабанах, а стриженый солист, с косой длинной разноцветной чёлкой, закрывавшей левый глаз и половину лица, извиваясь в жёлтом свете ламп, пел высоким приятным голосом: Его глаза холодны, они глядят сквозь стекло. И будто мера длины, по пальцам время стекло. Слабеют все голоса, и в мышцах плещется боль, Когда в ночных небесах летит Воздушный король. Где королевство его, не помнит даже он сам. Он не от мира сего, он верит песням и снам. Он рубит корни у скал, он пляшет в топях болот. Он тот, кто жил и устал. Он убывающий год. Его проклятие — день, его спасение — ночь. Дорожный плащ — его тень. Он до бесед не охоч. В том уголке, где темнее, в несоблюдении доль, В нагроможденьи камней живет Воздушный король.[87] Здравицы и тосты сыпались один за другим, раскрасневшийся от вина Криспин, зарычал и, вцепившись зубами в ягодицу мальчика-альфы, до крови прокусил кожу. — Красс, где ты их таких сладких берёшь? — ржал толстяк, утираясь вышитой салфеткой поднесённой мальчиком-омегой. |