Книга Головы с плеч, страница 177 – Зои Хана Микута

– О, Кэресел Рэббит, женщина высокой морали.

– О, Иккадора Алиса Сикл, злобная стерва.

– Не надо себя вести так, как будто тебе все равно, как будто это тебя совсем не волнует. Как будто она тебя не волнует, вся ее ложь. Ты делаешь вид, что ничего не изменилось. Тогда ты сможешь продолжать жить так, как тебе нравится. – Икка оскалила зубы. – Я думала, Страна Чудес выбила это из тебя.

– Выбила из меня что?

Голос темной ведьмы хлестнул ее, как удар кнута.

– Нужду в других людях.

Кэресел схватила с полки дневник и швырнула его в голову Икки.

Она сделала это не потому, что слова бывшей подруги оскорбили ее, – вовсе нет! Предположение было смехотворным. Ей просто захотелось швырнуть что-нибудь в голову Икки.

– Мне не нужны другие люди, Заика. Мне нравятся другие люди. Я знаю, что это тебе недоступно. Чешира ты держала при себе только для – для чего? Как любовника, да, да, это понятно. Но это второстепенное. Он был твоей аудиторией. Возможно, сценой.

Каро ожидала увидеть злобную гримасу, услышать брань. Каро не могла отрицать, что в этом-то и заключалась ее цель: заставить темную ведьму выйти из себя, повысить голос. Но Икка, продолжая разглядывать потолок, пробормотала намного тише, чем хотелось бы Каро:

– Возможно.

Каро, не удовлетворенная результатом, продолжала:

– Знаешь, здесь ты тоже могла бы встретить интересных людей.

– Здесь. В Петре. – Икка говорила ровным голосом.

– Да. Здесь полно Бармаглотов. Полно других ведьм, насчет которых ты могла бы делать необоснованные предположения.

Она постучала кончиком пальца по нижней губе, словно в раздумье. Боги, Икка была так ужасна, так неподвижна и так живописна с этими шелковистыми волосами, которые рассыпались по ковру вокруг ее головы, словно нефтяное пятно. Длинные волосы были единственным украшением, которое она себе позволяла, если не считать грибов, вытатуированных на запястье. Каро заметила «браслет» после того, как Икка сбила ее с ног тогда, в Юле. Колдовской круг, круг фей. Вытатуировать такое на коже – что за извращение!

– Но я могу понять, чем тебя привлекают эти жалкие, сырые провинциальные гостиницы. Убогое местечко для убогой личности. Ты бы сама так сказала.

– Мне нравятся эти гостиницы. И мне нравится быть одной. Больше всего на свете.

Дорогой читатель, примечание. Икка не осмелилась добавить, что она уже не придавала особого значения концепции дома: она не желала делиться такими подробностями с Каро. И не очень-то хотела признаваться в этом самой себе. И поэтому рассказчик должен вмешаться и пролить Свет на эту деталь.

Если бы наша Икка сказала бы что-то подобное нашей Кэресел, ее раздражение и недовольство были бы слишком очевидны. Раздражение оттого, что у Каро был дом в Петре, что она обожала его, в то время как сама Икка не могла вынести даже мысли о том, чтобы вставить ключ в замок после долгого дня, оставить обувь на обычном месте, повесить плащ на обычный крючок, потом, когда наступит Темнота, приготовить ужин. Положить книгу, которую она сейчас читает, на ночной столик, а те, которые она уже прочитала, – на полку в ногах кровати. Иметь дом означало иметь привычки, повседневные, уютные, даже милые, и по какой-то причине сама эта идея заставляла Икку чувствовать себя беззащитной и больной, как будто у нее сердце лопалось в груди. Заставляла ее чувствовать себя ребенком, и ей хотелось рыдать, и она не знала, почему так происходит.