Книга Головы с плеч, страница 77 – Зои Хана Микута

– Хм, – пробормотала Хэтти, печально глядя на пирожок. Все-таки она была голодна. – Сомневаюсь, что запомнила бы ее, если бы до нее не встретилась с Кэресел.

Люди так непоследовательны, но кроме того, они на удивление сильно отличаются друг от друга. Это завораживало и мать Хэтти. Эта поразительная деталь, индивидуализм человека, была сама по себе проявлением Божественного.

Вот почему Хэтти была ошеломлена. А прежде Хэтти никогда не случалось испытывать это ощущение.

Она сочла Кэресел странной – кстати, Хэтти была уверена в том, что все остальные тоже находили ее странной – еще до того, как ведьма-ворона открыла рот. Когда Хэтти держала душу Кэресел в руках и искала отметину смерти, которая, словно плесень, заразила ее бездонные глубины, она нащупала это. Нечто похожее на канат. Нечто осязаемое, вещественное в этом тумане… И Хэтти не смогла удержаться. Она изучила «канат» внимательнее и подумала: «О боги, это же ненависть».

Ненависть к чему? К кому? Кэресел не говорила. Кэресел много чего говорила, но никогда даже намеком не обмолвилась об этом, а Хэтти хотела знать. Хотела знать все об отвращении, которое поддерживало Кэресел, как вешалка поддерживает одежду.

А потом «ответ» вошел в ее часовню в Лабиринте. Девушка пошатывалась от боли, которую причиняло ей клеймо на шее; но она вытерпела боль, чтобы войти в церковь и избавиться от ауры смерти.

Хэтти начала искать ауру, как сделала это с Кэресел и со всеми остальными до нее.

И ее магия споткнулась о тот же самый «канат». О ту же самую ненависть. И с того момента все стало иначе. Хэтти уже читала уголовное дело Кэресел, потому что ее охватило жадное любопытство, но видеть имя Иккадоры Алисы Сикл, перечисление ее примет на бумаге, ее биографию, несколько скупых строчек: родители скончались от соляной лихорадки, самая обычная история, помещена в приют в таком раннем возрасте, что, наверное, и не помнит дома… это было совсем не то. Совсем не то, что нащупать холодную, ровную линию, пересекавшую ее душу.

Это было совсем не то, потому что Хэтти знала: если она пройдет вдоль этой линии ненависти в сердце Икки, ее магия окажется в груди Кэресел.

Это было невероятно. Это было очень, очень странно.

Еще одно невероятное событие: сегодня Иккадора и Кэресел очутились на Чаепитии Хэтти, сидели рядом за столом и не пытались задушить друг друга. И другая странность: после того, как Хэтти провела много дней и ночей, размышляя об Икке, гадая, что за человеком она была на самом деле, Икка только что попыталась ее убить.

Хэтти все-таки была сильно голодна. Ей нужно было занять чем-то руки, иначе она могла по рассеянности что-нибудь съесть или выпить этот чай. Она подняла чашку, рассмотрела жидкость. Потрясающе, чай даже не изменил цвет после того, как туда попал яд. Хэтти прошептала на ухо Иль-Хёну:

– Ты не мог бы привести моих Святых, дорогой?

– Разумеется, любимая, – ответил он и вышел.

Хэтти провожала его взглядом, не поднимая красную вуаль. Да, определенно, она могла бы его полюбить. Даже если они поженились только потому, что ей необходимо было произвести на свет наследника. Он был необыкновенно добр и очень умен. Она была не в восторге от того, что они вынуждены были прикасаться друг к другу в постели – ее устроили бы только поцелуи в щеку и объятия; еще она могла положить ему голову на колени, когда читала на ночь, или держать на коленях его голову. Но Иль-Хён не выражал недовольства. «Если честно, – не раз говорила она ему, – секс вообще меня не слишком интересует, ни с тобой, ни с кем-либо еще; у меня нет никакого мнения по этому поводу». На это он смеялся – не над ней, а над ситуацией в целом.