Книга Медвежий край, страница 55 – Дарья Кузнецова

Ворчливая работница управы смогла лишь припомнить, что со смертью врача из больницы приволокли кучу бумаги, и даже указала место её преимущественного скопления, и ушла, бросив Антонину наедине с пылью, керосиновой лампой и единственным тусклым оконцем, которое давало удручающе мало света.

Не стоило и пытаться найти здесь что-то нужное зараз, и Бересклет, засучив рукава, начала с малого: выбрать больничные записи, потом перенести их в какое-то более удобное место и уже там изучать. Ближе всего было, конечно, в больницу, но соваться туда без острой надобности не хотелось. Антонина предпочитала избегать общения с фельдшером, и участь бумаг только укрепила это стремление. Впрочем, и особенно рассердиться на него сейчас не выходило: сохранил ведь, а мог вовсе на растопку пустить. И ещё неизвестно, в насколько лучшем состоянии они пребывали бы, останься в больнице на весь этот год со смерти врача!

Характер фельдшера сослужил добрую службу и в другом: собирал стопки он сам и делал это подручными средствами, поленившись искать шпагат, так что нужные оказались перевязаны бинтами. Хорошие бинты было отчаянно жаль, но поиск они заметно упростили. Не упростило его то, что стопки расползлись по всему архиву, но когда Бересклет боялась трудностей!

Благословила она и свою запасливость, которая заставила, выходя из дома, прихватить рабочий саквояж, в котором имелась пара прокипячённых хирургических масок. Лучше пожертвовать одной из них, чем наглотаться пыли.

Оглядев отобранную груду перебинтованной, желтоватой, обтрёпанной по углам бумаги, Антонина окончательно решила, что бороться с этим врагом способна только на собственной территории, поэтому следовало отыскать людей для погрузки и телегу.

Березин явно быстро бы справился с этой проблемой, а то и сам бы всё перетаскал, что ему эти стопки, но Антонина рассердилась на себя за такие мысли. Справится, не столь уж она изнеженная и несамостоятельная, как он о ней думает!

Девушке хватало самокритичности и здравого смысла, чтобы понимать, насколько эта её обида наивна. Да, Сидор оказался не стариком, как она полагала изначально, но всё равно их жизненный опыт не сравнить. Четыре года на фронте этой страшной войны, две контузии, да ещё то ранение, которое вылечил её покойный отец, – уже одного этого было достаточно, чтобы относиться к Березину с особым пиететом. А он и здесь уже несколько лет, и вон как уверенно держится: и коренной народ с его повадками знает, и город, и вообще все окрестности. И с высоты этого опыта, конечно, Антонина могла казаться ребёнком.

Да и мелочь же! Он ничего дурного не сделал и не сказал, ну подумал неодобрительно, ну глянул насмешливо, поддразнил… Глупо и по-детски на такое обижаться. Однако же – задело, засело занозой, и все здравые измышления никак не помогали успокоить душу.

Такое с ней бывало в самом начале учёбы, а после – во время практики, и, видно, планида такая: на каждом новом витке жизни доказывать кому-то, а вперёд него – самой себе, что она способна справиться с любыми неурядицами и имеет полное право считаться самостоятельной. А иначе стоило честно признавать и справедливость тех обидных слов в первый день знакомства, которые прочно засели в голове: что не учиться надо было и заниматься «неженским делом», а замуж идти да детишек нянчить. Она, конечно, против такого не возражала, но неужели не способна на что-то другое? Неужели не имеет права любить то, что делает?