Книга И тут я увидела чудовище, страница 124 – Екатерина Началова

Несколько секунд формулирую.

— Больше всего... Хочу сжечь этот сад. И спать с тобой... каждую ночь.

В ответ Ри смотрит на меня с изумлением, а затем — улыбается. Все еще настороженно, но уже с надеждой.

Закат набирает краски, широкими мазками проявляя на парящих в глади неба облаках нежно-розовый, ярко-алый, насыщенно-сизый.

Красиво...

Я ведь терпеть не могу белый.

Я сижу в кабинете Ингренса, забравшись в кресло вместе с ногами, и смотрю как он работает. Точнее, не просто смотрю, а рисую. В тишине раздается только шелест бумаг, жесткий прочерк его ручки и мягкий скрип моего карандаша. На моих пальцах золотятся настоящие драконьи когти, я уже могу выпускать их почти без страха, но летать все еще побаиваюсь. Боязнь не проходит мгновенно. Я стараюсь делать по маленькому шажку каждый день. Ингренс не прикасался ко мне весь месяц, он хочет быть полностью уверенным в том, что брат исчез и внезапно не проявится. Мне поначалу тоже было не по себе. Первую неделю я при малейшем подозрении вскидывала глаза, пытаясь распознать во взгляде Ингренса то застывшее гробовое море и невольно ждала от него пугающее: «Прелесть...». Сейчас этот страх тоже почти прошел. Почти...

Мы стараемся.

Прикусив губу, я вожу карандашом по бумаге, рисуя до боли изящный изгиб мужского запястья, длинные пальцы, вольно лежащие на бумагах, строгий задумчивый профиль, недовольно сомкнутые брови, прямые стрелы ресниц, прядь белых волос, свисающую вдоль лица, холодный прищур одного глаза и белую повязку на втором. Левый глаз после удара когтем сохранить не удалось, Ингренс теперь зыркает только правым. Смириться с потерей оказалось непросто нам обоим, Ингренс злился, что у него сузился обзор зрения, я просто плакала о потере. Но неизбежное пришлось принять. Каким-то образом Ингренса приобретенная особенность только украсила — он стал выглядеть мужественнее и еще загадочнее. Взгляд одним глазом у него получается настолько концентрированным, что похож на удар кинжалом, который мало кто может выдержать.

Знаю, Ренсу непросто дается расставание с братом. Впервые за сотни лет он живет без него, привыкает к мысленному одиночеству. Непривычно обходиться без бесед или даже склок, когда не помнишь иного. Я стараюсь его поддержать. Мы практически не расстаемся — бесконечно разговариваем, проводим много времени вместе, невинно держимся за руки...

«Невинно»... Можно так сказать.

Недавно на официальном ужине с двумя десятками гостей я призналась Ингренсу, что видела необычный сон.

— Мне снился ты... А может он... Я не уверена. Он упомянул кое-что, от чего я сомневаюсь, кто именно.

Ингренс зыркнул на меня, сощурился, медленно крутя в пальцах бокал.

— Что же было в этом сне? — неторопливо спросил.

Я замялась.

— Эм... Он... Или ты! Был на мне... Между ног... А потом ты или он спросил: «Позволите поцеловать вашу розу?»

Говорить было стыдно, но рассказать хотелось. Кадык на горле Ингренса дернулся. Он убрал бокал и, сглотнув, наклонился ближе к моему уху.

— Что же ты ответила мне... или ему? — шепот звучал интимно.

— Я... проснулась.

Окатив меня многообещающим взглядом, Ингренс сжал мою руку, укладывая ее на свое бедро под столом. Весь вечер я сидела, изображая сдержанную леди, а моя рука под скатертью лежала ладонью вверх на бедре Ингренса. Сверху ее придавила, полностью подчинив, мужская ладонь. Пальцы порхали, потирали, исследовали... Я покраснела, как свежесваренный рак, а серая радужка глаза моего Дракона полностью скрылась во тьме зрачка.