Книга Пшеничная вдова, страница 136 – Данила Скит, Сумеречная грёза

На нее напала душевная вялость, она все больше чувствовала себя маленькой девочкой. За глупостью этой Исбэль находила утешение. Ей нужны были стены, за которые она могла спрятаться. Не видеть, не слышать, не понимать. Радостно, когда самый большой страх – всего лишь встретиться с призраком под кроватью, ведь стоило только дождаться восхода солнца. А коты и вовсе их не боялись.

Исбэль сделала большой глоток. Теплый чай согрел горло, освобождая от ответа. Хорошо, что она научилась переодеваться ко сну до того, как Реборн приходил в покои. Иначе бы сгорела от стыда. На ее ночном одеянии было слишком много оборок и кружев, чтобы почувствовать бесстыдство.

– …но я много раз разрубал эти булыжники. Внутри них нет ничего, кроме камня, – Исбэль даже показалось, что у Реборна игривое настроение, но этого просто не могло быть, просто не могло… К тому же, он совсем не улыбался. Даже если бы он и попытался, улыбка бы утонула в густой черной бороде.

– В Теллостосе то же самое говорят о теолитах. Они блестят внутри, как солнце на снегу… и больше всего походят на слезы дракона. Вот только к теплу они совсем равнодушны, – ответил в Исбэль страх, но она убедила себя, что вежливость. С каждым днем душу натягивали тугие струны паники, и она боялась, что однажды они лопнут. А пока они скрипели каждый раз, когда Реборн дотрагивался до них своими разговорами.

– Откуда вы знаете, как выглядят слезы дракона?

– Не знаю, – пожала плечами Исбэль, – Драконов никто никогда не видел. А их слезы тем более… Но, если бы они и вправду когда-то существовали, их слезами были бы алмазы.

– Почему алмазы? – Реборн отцепил опал с плеча, звякнув им о фарфоровое блюдце на столе и начал раздеваться. Черный шелковый плащ, подбитый золотом, заструился в его руках, а потом начал стекать по спинке стула. Исбэль отвела взгляд. За все эти ночи он раздевался только до рубахи и потом устраивался на кушетке в прохладе лоджии или диванчике у стены. Но они совсем не подходили для сна, поэтому она гадала, где Реборн спит и спит ли вообще. Хотела даже проследить за ним, но почему-то всегда засыпала первой.

– Просто мне так кажется… О драконах говорят, что они большие, сильные, с огромными хвостами и крыльями. Они дышат огнем. Кто знает, что еще они умеют? Люди верят, что один из них лежит под горой Перемен и когда-нибудь вновь проснется. И я верю. Четыреста весен назад он покинул гору, чтобы поползти по дну моря. С тех пор находят алмазы. Что, если он оплакивал то, что разрушил?

– Вряд ли драконы печалились о человеческих смертях, – покачал головой Реборн, – Если бы существовали, конечно же.

– Но если их нет, кто тогда согревает дно моря? – Исбэль всегда защищала драконов, ведь они просто не могли не существовать. Когда у нее пытались отобрать сказку, кошка внутри нее выпускала когти, – Глаэкор граничит с Теллостосом, но у вас море холодное и везде снег, а у нас такое долгое лето… Кто согревает нас, если не хвост дракона? – Она показала пальцем на камень под чайником, – Как этот камень согревают его слезы. Алмазы рождаются от великого жара. Большего, чем требуется песку, чтобы превратиться в стекло. Так написано в книгах. Такой жар умеют выдыхать только драконы. Значит, это его слезы! – вынесла вердикт Исбэль, – Дракон разевает пасть и дышит через верхушку горы Перемен, потому-то она и начинает дымить. Наверняка, у него там логово. Интересно, как он выглядит? В летописях пишут, что его чешуя оранжево-красная и может прожечь камень, когда отлетает от его тела. Но как только дракон покидает вулкан, она затвердевает и становится черной. А его остывшее дыхание превращается в пепел.