Книга Пшеничная вдова, страница 209 – Данила Скит, Сумеречная грёза

– А ты это хорошо сказал, – произнес король Бернад, – Сохранить жизнь оставшемуся сыну. Стало быть, понимаешь, что называться моим сыном больше не имеешь права. У меня остался только Касс.

Реборн перевел взгляд с виноватого Юстаса на отца:

– Ты отрекаешься от меня?

– Сними фамильную печать.

Под редкие крики чаек Реборн вернул меч в ножны, под плач чаек взялся за перстень. Он носил его, никогда не снимая, только во время боя перемещал с правой руки на левую, чтобы тот не отбил пальцы. Ненадолго задержав в руках, Реборн в последний раз взглянул на него: чистое серебро, на боку стройными буквами выбит девиз дома Блэквудов: «Бойся наших клыков», а венчал перстень непроглядный черный опал. Только у первенца, наследника, имелся черный опал, Кассу достался оникс. Глава дома – король – носил перстень с черным бриллиантом посередине.

– Теперь он снова твой, – сказал Реборн, бросив перстень к ногам отца. Сир Торвальд Стронхолд отделился от красной массы и поднял перстень. Вскоре тот оказался в руках Бернада, – Отпусти Юстаса.

– А вот это, думаю, невозможно, – ответил Бернад, – Иначе какой же это подарок? Сир Торвальд.

Красный шлем приставил острие клинка к животу Юстаса и тот беспомощно взглянул на своего воспитанника – Реборна, с которым он провел почти всю свою жизнь.

– Отпусти Юстаса, иначе я дам знак Восточникам.

– Если ты это сделаешь, то потеряешь все. Кажется, так ты мне сказал? Ну и куда делась твоя рассудительность, сын?

– Кажется, только что ты от меня отрекся.

– Это да, оговорился. Но я не уйду без крови. Если ты думаешь, что оставишь за собой последнее слово, то ты дурак.

Реборн повернул голову в сторону сира Родерика, излучавшего крайнюю твердость и воинственность, но почему-то все же затаившего дыхание. Воздух только вошел в легкие, как Реборн услышал голос Юстаса:

– Не надо, мой король, – сказал Юстас и лицо его озарила улыбка, – Мы не проживем дольше, чем нам отведено. Я был счастлив вести вас по жизни. Помните обо мне. Правьте достойно.

С этими словами Юстас подался вперед, напоровшись на острие клинка. Алое пятно крови выступило на его чреве, смочив и белую рубаху и расшитый зелеными лилиями молочный жилет. В мгновение вздоха подул промозглый бриз, начав хлестать по щекам. Он был настолько колким, что заставлял слезиться глаза. В глазницах небесного жеребца потухла звезда и Жница, что отбирает, приняла свою жертву на скале Отречения.

Реборн в пылу гнева обнажил свой меч и подался вперед. На его плечо вдруг легла тяжелая рука, одернув его назад:

– Он сделал свой выбор, мой король, – послышался голос Вердана Торелли над его ухом, – Не надо.

Повернул голову, Реборн взглянул на плечо. Правая рука десницы лежала на стали вороненых лат, одним-единственным пальцем сдерживая его ярость. В этот палец Вердан Торелли вложил все: силу, зоркость и верность. Выглядело это до одурения странно, Реборн на секунду растерялся, не решаясь преодолеть храбрость одинокого пальца.

– Не смей возвращаться в Глаэкор, – отрезал Бернад, переступая через бездыханное тело Юстаса, – Отныне это не твой дом, и я тебе не отец. Увижу тебя на моей земле – выпущу кишки.

Отец ушел. За ним последовали красные шлемы, увлекая за собой плащи, а потом протрубил горн. На пляжах началась суета, солдаты, моряки и рыцари всходили на корабли, что-то громко крича и переругиваясь между собой. Уносили раненых. Еще долго Реборн возвышался над телом Юстаса, пока черные корабли покидали гавань. Те неумолимо приближались к горизонту, смешавшись вскоре с розовыми парусами Восточников. Прежде чем окончательно поравняться с закатом, они прошли мимо них, словно нитка сквозь игольное ушко. Прошло лишь мгновение, и смоляные фрегаты окончательно исчезли за линией моря. К тому времени ночь покрыла землю и всю столицу вместе с Шахматным замком. На небо взошел вороной жеребец, выставив вперед свои серебряные копыта – без взгляда и без сердца, он вновь начал скакать по полотну ночи, увлекая за собой судьбы людей.