Книга Виктория – значит Победа. Серебряной горы хозяйка, страница 16 – Салма Кальк

— Что ты выдумала, ведьма? Даже и не вздумай, поняла?

— А то что? — вообще сердце колотилось, как ненормальное, потому что я понимала — отпор я дать не смогу.

И потому, что ещё слаба, и вообще. Дома не дралась никогда, да и Викторьенн вряд ли что-то такое умела.

— А то будет хуже, — чёрные глаза смотрели злобно.

Вообще он даже хорош собой, но эта злость в глазах всё портит — сощурился, оглядывает меня. А я оглядываю его.

— И что же, не боитесь угрожать посреди дома, полного людей? — щурюсь в ответ.

— И чего же мне бояться?

— А разве вам известно, кто возьмётся свидетельствовать против вас, случись что? — улыбаюсь легко, хотя мне и страшно, и противно.

— Никто не рискнёт, — быстро сказал он, слишком быстро, чтобы это было правдой.

— А вдруг? Нам никогда не дано знать до конца всех тех, кто нас окружает. И если вы со всеми столь же добры, как и со мной, драгоценный сын сестры моего покойного мужа, то врагов у вас поболее, чем друзей, — я старалась говорить пожестче.

— Да что вы об этом можете знать, ведьма, — начал было он.

— Кое-что могу, — быстро сказала я. — Кто ударил меня по голове? Не вы ли? Меня должны расспросить, — об этом что-то говорили Мари и Жанна, что придёт дознаватель — как только я смогу отвечать на его вопросы. — Вот я и поделюсь своими соображениями.

— Больно мне это надо, я и так получу всё, — сказал злобно, и я поняла, вот прямо поняла — не врёт, скотина, и вправду он не причастен.

Но я увидела кое-что… и рассмеялась, вот прямо рассмеялась.

— Не смейте надо мной смеяться, ведьма, — прошипел он.

— Что заладили — ведьма, ведьма. У вас ведьмы все, кто вам не дал, так? — кажется, вежливо этот молодой человек не понимает, будем грубо. — Ну и правильно не дают, зачем давать нищему, который даже дыры на сорочке заштопать не умеет? И слуг у него тоже, наверное, нет, а если есть — то их не научили держать в руках иголку, — презрительно сказала я.

— Вы о чём? — нахмурился он.

— О том, что кружево у вас на манжетах дырявое, — кажется, оно просто было ветхим, и порвалось от старости.

Вообще, конечно, над таким смеяться грешно, но простите меня все, нужно ж как-то его продавить, чтобы в себя пришёл хоть немного!

— Вы… вы…

— А ещё можно руки мыть после еды, если не умеете есть аккуратно. И что, хотели ко двору, да? Да вас там засмеют, оборванного неряху. Зубы-то хоть чистите?

И вправду, от его рук пахло тем самым кроликом, и я не смотрела, как он ел — ножом и вилкой или ещё как-то.

Он отпрянул от меня, замахнулся… но послышались шаги, и ему пришлось отступить. Сначала на пару шагов назад, потом — дальше по коридору.

— Вы всё поняли, я полагаю, — холодно процедил он, прежде чем совсем исчезнуть.

А я выдохнула… и едва не стекла по стене на пол.

— Что тут было? С кем ты разговаривала? — спрашивала появившаяся Тереза. — Нужно было не ходить без меня! Эдмонда бы пережила, если бы ты послушала её камеристку, что ей нужны чистые простыни, а ей их не дали!

Ах, наша баронессочка тоже без чистых простыней? Потому, что её не слушают, или не знает, кому приказать? Что ж, сочувствовать не буду, своя рубаха ближе к телу. И своя… простыня.

— Идём, Тереза. Господин Фабиан должен прийти поговорить.

Господин Фабиан появился — мы ещё и дух перевести не успели, я-то точно. И что же я смогу ему предложить, чтобы он поддержал меня? Какие у него слабые стороны и тайны? Не знаю ничего, эх, где моя команда поддержки, которая могла раскрутить любого, ну, или почти любого? Что нужно господину управляющему? И могу ли я это ему дать?