Онлайн книга «Неладная сила»
|
Стоит кузня на горе На горе! В этой кузне молодые кузнецы, Кузнецы… Устинья сама заводила круг и запевала песню, а прочие девушки – и барсуковские, и усадовские, и радобужские, – подхватывали за ней. Песня была обычная, ее всегда поют в этот вечер, но сейчас Устинью наполняло такое дивное чувство – будто она во весь голос кричит о самом дорогом, что скрыто в сердце, и вся земля десятком голосов подхватывает, сплетая прочную нить ее доли. Они куют, куют, Они куют, куют, Они куют, приговаривают… – хором пели девки, остановившись и притоптывая. Призывали тех небесных кузнецов, что куют золотые волоски, свивают из них золотые перстеньки, соединяя судьбы людские – долго-надолго, крепко-накрепко. Во время остановок Устинья быстро оглядывала лица людей вокруг поляны, ловила десятки устремленных на нее веселых глаз. Демки все не было, но это ее не огорчало. Пока его нет – идут последние мгновения ее девичьей жизни. Когда он появится – все изменится. Он просто растолкает всех прочих, подойдет к ней и возьмет за руки. Она снимет с головы свой венок и отдаст ему, а он поцелует ее на глазах у всех – это и будет их свадьба. Венок из купальских цветов – знак приобщения к Темному Свету, источнику судьбы и даже будущих детей. Всякий, кто в этот вечер надевает такой венок, выражает готовность изменить свою судьбу: неженатые находят свою долю, молодые женатые – новое потомство. Всю жизнь Устинья думала, что замуж будет выходить, как положено «состоятельной» девице – ведь во всей волости не сыщется состоятельнее ее. Со время обрядами прощания с подругами и старым домом, с приобщением к новой семье, даже с венчанием. Венчались в волости немногие, но она ведь поповская дочь! А теперь и венчать некому, разве что к отцу Ефросину в Усть-Хвойский монастырь съездить. Да, так и сделать, чтобы мать Агния увидела… Но будущее иночество теперь виделось Устинье чем-то очень далеким и смутным. Между нею и прежней мечтой встала целая долгая жизнь, совсем другая. Вот этот венок у нее на голове – это ее четверо детей, еще неведомых. Цветы пролески – их голубые глазки… Устинья засмеялась посреди песни – вот уж выбрала себе царевича, молодого кузнеца! Но в ее мыслях рябоватое лицо Демки с неоднократно сломанным носом и темно-серыми глазами казалось прекраснее любого другого; от него веяло прочным теплом, и Устинью тянуло к этому теплу. То, что раньше казалось недостатками – его лихость и задор, широкая слава, ловкость в драках, – стали достоинствами, едва были предложены на службу ей, Устинье. А человек он не злой, работник умелый. Не хватает ему только веры, что он не один на свете и живет не для себя, а для семьи, которой нужен. От сиротства одичал. Устинья не желала себе иной судьбы и ничего не боялась. А где нет страха, там есть любовь, дающая сил одолеть любые буреломы. Сила судьбы струилась в ее жилах; увлеченная этим чувством, Устинья вынула из-под сорочки ремешок, сняла с него золотое витое колечко и надела на палец. В суете и толкотне никто его не увидит – а увидит, так и пусть. Завтра все узнают, как решилась ее судьба. Пусть не глядят на нее другие женихи – ничего уже не изменить. Заплетися, плетень, заплетися, Ты завейся, труба золотая, Завернися, лента шелковая, Что на свете сера утица Потопила малых детушек, Что во меду, во патоке… |