Книга Неладная сила, страница 184 – Елизавета Дворецкая

Устинья знала, что дальше от озера начинается болото, что можно угодить туда и сгинуть – никто даже не будет знать, где ее искать. На каждом шагу ожидала, что под поршнями захлюпает вода – но не решалась остановиться. И теперь, среди лесного мрака, ей отчетливо вспомнилось все то, что она несколько месяцев напрасно, со страхом, старалась вспомнить. Безграничную тьму, населенную болезненными тенями. Холод озерного дна, кружащий над головой хоровод «незнамых сестер» – их двенадцать, их сорок, их семьдесят семь. Все они наперебой выкрикивают ей в лицо свои имена и перечисляют творимые пакости, а она знает одно: с ней все кончено.

Запыхавшись, Устинья наконец остановилась, привалилась к березе. Дальше идти нельзя: мох под ногами стал упруго проседать, давая знать о близости болота. Закрыв глаза, Устинья переводила дух, и перед взором металась пляшущая женщина – вдвое, втрое выше человеческого роста.

Плясея – так она назвала себя. Когда Устинья впервые надела колечко и посреди поля увидела трех сестер-лихорадок, они упоминали сестру свою старшую, Плясеюшку… И от пляски ее у многих теперь будет кости ломить… как бы не до смерти.

Устинья открыла глаза и огляделась. Поляна у озера осталась далеко позади, крики сюда не достигали, она слышала только шум ветра. Дело шло к полуночи, уже почти стемнело, но стволы берез еще ясно белели, и можно было разглядеть темные ели.

А между елями что-то шевелилось. Сперва Устинья подумала, это дрожат под ветром еловые лапы, но потом поняла: оно не просто шевелился, оно движется. И приближается. Из глубины болота приближается к ней.

Сердце оборвалось, внутри плеснуло холодом. Ноги ослабели. Бежать – и думать нечего. Это нечто сразу ее увидит – если у него есть глаза, а убежать у нее нет сил. Устинья прочнее вжалась в березовый ствол; мельком подумала, что в своей белой вздевалке сливается с белой корой и ее не заметят… может быть. И лучше не дышать. Каждый ее легкий вздох для этих существ – как жаркий порыв пламени.

Движение стало еще яснее. Сперва показалось, что к ней идут обломанные сухие стволы – такие, что остаются на заболоченном участке леса, когда дерево высыхает и постепенно, стоячий лесной мертвец, теряет и ветки, и верхнюю часть ствола, и кору. Еще десяток шагов ближе – и Устинья разглядела, что это все-таки люди. Человеческие тела – только лиц она не могла рассмотреть, они были темны.

Оледенев от ужаса, она не решалась даже закрыть глаза. Это движение было повсюду. Мелкая болотная вода хлюпала под десятками ног. Они шли к ней – темноликие выходцы из болота. Это не могут быть живые люди – Устинья знала это так же верно, как обычно знаешь при свете дня, человек перед тобой или дерево. Ближе… Она не знала, видят ли они ее, есть ли у них глаза – но они шли прямо к ней. Десять, двадцать, пятьдесят – она не считала их, но видела, что их много, как деревьев в лесу.

Десять шагов… пять… три… Устинья наконец нашла в себе силы зажмуриться. От ужаса по коже бежали ледяные волны.

Последниий судорожный вздох… еще один…

Ничего не произошло. По коже проскользил ветер с густым запахом сырости, болотной травы и тины. Еще раз. Устинья открыла глаза.

Они проходили мимо нее – один за одним. Проходили не оглядываясь, не сбавляя шага. Они ее не видели. Наконец она решилась прямо взглянуть на того, кто в это миг шел мимо березы, давшей ей приют. И поняла, почему ее не видят.