Книга Знамение змиево, страница 158 – Елизавета Дворецкая

Воята огляделся с седла: впереди на лугу мирно паслись две коровы и с десяток овец, надо думать, из Видомли, на опушке никого. И всё же морозец пробежал по спине лёгкими ножками. Что если волчий дух может выйти из тела и сейчас, когда отец Касьян лежит больной и не ходит к Власию? И куда он направится, на кого нацелит железные свои зубы? Гадать долго не приходится. И Воята невольно подогнал Соловейку, спеша увидеть Миколку и рассказать обо всём человеку, на которого можно положиться.

Ни в какие деревни Воята не заезжал, даже несколько раз пережидал, пока пройдут дети, несущие в лукошках обед отцам в поле, и объехал через лес, чтобы не попадаться на глаза пастухам и пахарям. В полдень остановился, забравшись под защиту кустов, поел хлеба с салом, сидя на поваленном дереве, позволил Соловейке пощипать свежую травку. Потом тронулся дальше и удивился, как скоро показался впереди большой деревянный крест над отмелью, обозначавший начало тропы к Усть-Хвойскому монастырю. А до ночи ещё далеко, солнце лишь клонится к закату! Потом сообразил: ведь в первый раз он ездил сюда в начале зимы, по санному пути, а в ту пору и день короче, и незнакомый путь всегда кажется длиннее.

Проезжая мимо ворот монастыря, Воята перекрестился, сняв шапку, поклонился деревянной иконе Богоматери с маленькой Параскевой на коленях. Он уже так привык видеть эту пару святых дев, пречистую мать и дочь, что воспринимал их как должное и мысленно обращался за помощью.

Вот тропка к обиталищу Миколки. Сворачивая на неё, Воята ощутил трепет тревоги и надежды. Первая поездка по ней оказалась памятной: в тот раз он впервые сам увидел зверя с железными зубами, а потом – призрачную избу и Артемию в ней.

Если бы увидеть её снова! Пусть даже сперва придётся отбиваться от волка – топор тоже был привязан к седлу. С волнением Воята вглядывался в изгибы тропки за ветвями, надеясь приметить одинокую крышу на поляне. Покажись Артемия ему опять – он бы уж не стал креститься со страху, попробовал бы с нею заговорить. Едва ли она ответила бы… хотя никто не рассказывал, чтобы похищенные лешим теряли речь.

Но мечтам Воята предавался недолго – куда быстрее, чем он ждал, тропка привела его к Миколкиному двору. Сойдя с кобылы, Воята постучал, покричал, засунулся в избу – пусто. Огляделся – мало ли куда Миколка мог податься. Вдали звучал наигрыш пастушьего рожка, и Воята, всё равно делать нечего, по совсем тонкой тропке пошёл в ту сторону, ведя за собой Соловейку.

Весенний лес дышал свежестью, тропа с выступающими корнями сосен подсохла, а там, где теснились ели, было зелено, как в разгар лета. Рожок то замолкал, то снова принимался петь. Два-три раза Воята приметил на высоких старых деревьях долблёные колоды-борти – Миколкино хозяйство. Рожок звучал уже совсем близко. За порослью мелких ёлок открылась широкая поляна, на ней две коровы, пять-шесть овец с ягнятами и коз с козлятами. На краю поляны, на пне, сидел кто-то в серой валяной шляпе и наигрывал на рожке. Перед ним горел костёр, испуская лёгкий смолистый дым, над огнём висел небольшой чёрный котелок с каким-то варевом.

На шелест и движение еловых лап пастух обернулся, и Воята увидел лицо Миколки.

– Христос воскрес! – Воята извлёк из-за пазухи ещё одно красное яйцо, выкрашенное кем-то из Параскевиных дочек и нарочно припасённое для Миколки.