Книга Знамение змиево, страница 159 – Елизавета Дворецкая

– Воистину воскрес! – Миколка, явно обрадованный, поднялся ему навстречу, порылся в своей холщовой суме и извлёк несколько помятое яичко, берёзовым листом крашенное в жёлтый. – Сызнова в монастырь?

– Нет, я к тебе. Повидаться.

Оказалось, что в летнее время Миколка пас монастырское стадо. Сидя на бревне перед костерком, Воята обстоятельно изложил своё приключение в ночной церкви. Приступая к рассказу, он сперва озирался, но Миколка показал на пса и успокоил: если что, тот учует чужих и даст знать.

– Ты мне говорил, как Плескач «волчий пояс» достал и брата ведунцом сделал. А не сказал, что спустя девять лет то проклятье на него самого перешло, и теперь сам он ведунец, без всякого пояса.

– Как же так может быть? – усомнился Миколка.

– А так. Отец Касьян во сне не дышит.

– Сам видел? – Миколка недоверчиво хмыкнул.

– Жена его рассказала, Еленка. А теперь и баба Параскева подтвердила: он в избе лежит, живой, тёплый, только дыхания в груди нет, а в это время дух его волком воет за жальником. Как выл – всё Сумежье слышало.

– Выходит, уже десять лет или больше не Страхота, а Плескач людей и скотину губит?

– Выходит, так.

– Где же Страхота?

– Еленка сказала, дух его витает где-то без телесного облика, да зла творить не может. А сам отец Касьян и не ведает ни о чём, что по ночам делает…

– Ой нет! – Миколка недоверчиво покачал головой.

В серой обтрёпанной шляпе с широкими полями, в простой одежде, сидя на низком пеньке, он напоминал большой говорящий гриб, только глаза его сверкали лукавством. При ясном свете Воята разглядел, что глаза у Миколки серо-голубые, светлые, и на загорелом морщинистом лице кажутся живыми каплями росы на буром листе.

– Знает он! – Хотя вокруг никого не было, кроме пса и скотины, Миколка подался к Вояте и понизил голос. – Замечал, что каждый месяц батюшка ваш из дому уезжает и по три-четыре дня его нет?

– По погостам и деревням ездит, там же больше нет попов…

– Ездить-то ездит, да только на полонь ведь его поездки приходятся, да?

Воята призадумался, вспомнил – и верно, на полонь. И в тот раз, когда он впервые был в этом краю и за ним гналось облако мрака – полная луна взирала на это с высоты.

– И что он там ночью делает, кто знает? Сам небось утром проснётся – под ногтями грязь, в бороде кровь засохла. О проклятье братовом он всё помнит – видать, давно смекнул, что старое зло к нему самому вернулось, да поделать ничего не может. Так и живёт: днём у Власия поёт, ночью волком рыщет.

Воята перекрестился, но жуть при мысли о подобной жизни не отпускала.

И к кому с таким пойдёшь? Кроме отца Касьяна, единственный иерей во всей волости – старенький отец Ефросин. Да и у того по ночам зверь воет перед келлией – мог бы изгнать его, давно бы сделал.

– И что же… – Воята поднял глаза на Миколку, – дух этот никак не избыть? Не в одного, так в другого вселится.

– Пока Великославль-град под проклятьем живёт – не изгнать. Оттуда корни силы его идут.

– Так что там, в Великославле? – Уставший от сомнений Воята подался к нему, надеясь наконец-то узнать правду. – Бесы там или старцы? Отец Касьян говорит – бесы, а старцев… я сам видел.

– Великославль-то под водой, а в воду знаешь, как смотреть? Себя самого и увидишь. У кого бесы в глазах – тот в дедах своих видит бесов. У кого взор чистый – видит белых старцев. У кого мира к своим дедам нет, тому зла не избыть.