Книга Вдова на выданье, страница 43 – Даниэль Брэйн

— Дошью, пойду прогуляюсь, приберешь тут, — приказала она желчно. — Что Зинка?

— Умерла.

— Хвала Всемогущей, на доктора не тратиться, — проворчала Лариса и переставила пяльцы ближе к свету.

— От чего бы ей умирать, сестрица? — жалобно спросила я. Вышло фальшиво, но Лариса то ли не заметила, то ли я так и должна была пропищать.

— Знамо дело, шляться ей меньше пристало, — Лариса швырнула на столешницу моток ниток, выпрямилась, уставилась на свою неоконченную работу. Корявенько, мастерица из нее аховая. — Вошкалась с приказчиками, вот и… Сестра ее пожалела, приголубила, место в доме дала, потому как за каморку и объедки работать не очередь стоит. А она как была гулящая, так и осталась. Сколько волка ни корми, он все в лес так и смотрит. Позор какой, какой же позор! — она закрыла лицо руками, и я с удивлением отметила, что в ее словах больше действительно непонятного стыда, чем сопереживания.

Да, внематочную беременность я и сама предположила, все, в конце концов, может быть. Лариса подозревает, что какая-то ловкая бабка переусердствовала? Все возможно.

— Скажи мне, сестрица, вот что, — ласково начала я, подходя к ней, и старый ковер скрадывал шаги. — Бусы у тебя красивые. Смотрю — и зависть берет. И стоят, наверное, дорого. Продать, так можно и дом топить, и мебель купить нормальную, и не впроголодь жить.

— Не тебе дарено, не тебе зариться, — просипела Лариса, хватаясь за свои жемчуга.

Я по-цыгански зацокала языком, улыбаясь при этом как можно шире.

— А что мне дарено, сестрица, где оно? — оскалилась я, и вид мой не предвещал ничего доброго. Лариса этого в упор не видит, на ее месте я как минимум выбралась бы из-за бюро, пока я еще не приблизилась и не схватила — да хоть тот же подсвечник. Но теперь поздно, подсвечник вот он стоит. — Колье, фермуары, кольца, диадемы… за такие сокровища можно половину города купить.

Моя рука зависла в сантиметре от подсвечника. Я не собиралась пускать его в ход, никакие бриллианты не стоят того, чтобы окончить свою жизнь на каторге и обречь детей на сиротство, но после того, как удачно вчера я выступила, грех не исполнить на бис.

— В ногах у меня валялась, просила принять за милость, за кров, за стол, — выдохнула Лариса, продолжая терзать жемчуга. — Руки целовала. Забыла?

— Нет, помню. Напуганная молоденькая вдова с двумя малышами на руках. Только что мужа похоронившая. Зима прошла, сестричка, тоска прошла, ума у меня прибавилось, хочу свои драгоценности назад. Ни крова, ни стола, ни заботы, которые ты брату обещала, я не увидела. Ну? — я размяла пальцы, вроде как сподручнее ухватить подсвечник.

Не могла же она все продать, об этом бы непременно узнали все кредиторы. Их немало, судя по всему, пусть суммы долга и небольшие, хотя три тысячи Обрыдлову… Не удалось бы ей сохранить продажу в тайне, на пороге дневала и ночевала бы разъяренная толпа, а может, они и дверь выбили. Харитон считает, что драгоценности запрятал куда-то мой муж, не бог весть какой он ценный источник информации, но все же.

— Я жду, сестренка, — поторопила я. Пальцы обвили подсвечник. — Терпение у меня долгое, ты знаешь, но и ярость отменно хороша. Довольно мне при таких капиталах жрать то, что домовые мыши не доели. Но самое главное…

Я доверительно наклонилась к ее уху, Лариса разжала пальцы, выпустив бусы, и замерла.