Книга Рожденная землей, страница 56 – Эбби-Линн Норр

При взгляде на него у меня екнуло сердце. Пролистав несколько следующих страниц, я убедилась, что догадка верна: передо мной были те самые изображения, что я видела во сне. Эти рисунки, прорисованные черной тушью и раскрашенные, выглядели яркими, словно витражи, озаренные солнцем. Портреты окаймляла изысканная рамка, напоминавшая некоторые орнаменты, что я видела в старинных Библиях. Это были самые старые изображения фейри, но без указания имен. Однако я их знала.

– Ида, – прошептала я, глядя на знакомый портрет. Ее лицо казалось таким живым. Я перевернула страницу, уже догадываясь, кого увижу. По. Они все были тут, и я знала их всех. Я продолжала:

– Тера. Джал. Мехда.

Их портреты располагались в том же порядке, в каком явились мне во сне.

– Ока. Айри. Болэй. Венн.

Последние четыре имени я произнесла вслух, отчасти ожидая дуновения ветра, но его не последовало.

Я подняла голову и осмотрела хаотичное скопление портретов и статей на стене у камина. И глаза нашли, что искали: семейное древо, выполненное на пергаменте и заключенное в рамку. Оно было окружено созвездием фотографий. Я никого не узнала на них, за исключением бабушки и дедушки, улыбавшихся с черно-белого свадебного снимка. У них были округлые и мягкие юные щечки. Падрейг и Роушин. Поженились в 1946-м. Тетя Фейт появилась восемнадцать лет спустя, в 1964-м. Потом Лиз, в 1967-м. Моей бабушке тогда было сорок лет. Я искала имя художницы, создавшей портреты, что были у меня руках, – Бидди. И нашла. Рядом с именем были указаны годы ее жизни – 1822–1892.

Не глядя по сторонам, я вернулась на диван, села и снова принялась рассматривать рисунки.

Когда, наконец, был пролистан последний альбом, я так устала, что не двигалась целую вечность. Доказательства были налицо: мои предки изображали фейри последние сто пятьдесят лет. Получается, я видела сон о самых старых волшебных созданиях, только если не существовало иных альбомов, кем-то уничтоженных или хранившихся где-то в другом месте.

Каждый из пяти художников своим неповторимым стилем внес лепту в создание… Как бы это назвать? Мой взгляд скользнул к книжной полке, заполненной плодами их трудов. На ум пришло слово архив. Так и есть – архив. Неужели все изображенные в альбомах фейри вылупились в этом поместье? Вероятно, да. Дому двести лет, так что мои предки вполне могли видеть их здесь. Мне снились работы Бидди, но только у другой художницы, Майлис, значились имена фейри. И мое первоначальное предположение вполне верно – это потому, что лишь она одна могла слышать их. Так же, как и я.

Вновь обратившись к семейному древу, я отыскала ее имя. Оно оказалось на одной линии с Падрейгом и Ниам – моим дедушкой и его сестрой-близнецом. Но линия Майлис уходила в сторону, словно она была второстепенной. Майлис Штибарт-Шихан, 1903–1935. Почему такая короткая жизнь? Она была намного старше моего дедушки, своего сводного брата – у них была одна мать, но разные отцы.

В нижнем углу коллекции, заполнившей боковую стену, мой взгляд привлек карандашный портрет темноволосой женщины. Скорее эскиз, чем законченное произведение. Женщина сидела в кресле у камина, на ней было платье с шевронным узором. Я посмотрела на камин у дальней стены и заметила завитушки на деревянной полке. На рисунке были такие же.