Книга Рожденная землей, страница 57 – Эбби-Линн Норр

Глаза у женщины были темными, а взгляд мягким; лицо ни хмурое, ни улыбчивое. Казалось, она смотрит на меня независимо от того, где я стою. Приблизившись к рисунку, я сдула слой пыли, осевший на стекле. У женщины был строгий пробор по центру головы, волосы стянуты ниже затылка. На переносице возвышалась точно такая же горбинка, как у моего деда, Падрейга. Я прикоснулась пальцем к своему носу – у меня там тоже горбинка, но, надеюсь, поменьше. Я сняла со стены небольшую рамку с портретом и развернула тыльной стороной. Сзади кем-то было выведено: Майлис Штибарт-Шихан. Автопортрет. 1929. Она умерла спустя шесть лет после его создания.

Все авторы рисунков, за исключением Джашера, кровные родственники. Он – исключение, но зато видит призраков, вероятно, это как-то связано. А часть моих предков, похоже, не обладала способностью замечать фейри – иначе портретистов было бы куда больше, вон их сколько на древе! А я с какого-то перепугу принадлежу к меньшинству. По спине пробежал холодок, и я поплотнее закуталась в свой кардиган. Эти мои сны – не просто игра лишенного будничных впечатлений мозга. Ни один сон не может настолько точно совпадать с реальностью. Такого не бывает.

Защебетал мой телефон, и я, ахнув от неожиданности, даже подпрыгнула. Сердце заколотилось, как у спринтера. Я схватила мобильник с журнального столика.

Сэксони: «Что поделываешь?»

Я: «Потерялась в семейной истории. Судя по всему, в моем роду было немало художественных талантов».

Сэксони: «Ха! Жаль только, что к твоему поколению это не относится».

Я фыркнула от смеха – она права, мне и палку-палку-огуречик изобразить удавалось с трудом – и набрала в ответ: «А ты чем занята, негодница?»

Сэксони: «А у меня свидание с очень милым итальянцем. Не жди».

Я: «С которым из?..»

Сэксони сообщала раньше, что познакомилась с двумя парнями – оба красавчики, оба очаровательны.

Сэксони: «Данте».

Я: «Стеклодув?»

Я подождала, но она не отвечала. Что ж. Я положила телефон на столик с мыслью: скорее всего, она примется строчить где-нибудь посредине ночи.

К этому моменту в библиотеке царил беспорядок – я не потрудилась убрать на место последние альбомы, и теперь они, раскрытые на разных страницах, валялись на диване и журнальном столике, поскольку я была в полном смятении. Почему я? Мне требовался ответ, и инстинктивно я чувствовала, что найду его у Майлис.

Обратившись сыщиком, я обыскала все библиотечные полки в поисках того, что могло бы приблизить меня к разгадке. Бабушка с дедушкой вели дневники – этому научила их мать. Может, и Майлис тоже делала записи? Спустя полдюжины порезов от бумаги, переворошив выпачканными в пыли и чернилах пальцами массу каких-то переплетенных бумаг, я наконец набрела на золотую жилу. Маленькая черная книжечка, скрывавшаяся под стопкой точно таких же блокнотов. Дневники и мемуары.

Титульный лист был подписан от руки изящным почерком. Под чернильными брызгами выступали красивые тонкие буквы: Майлис Штибарт. С облегчением обнаружив, что дневник на английском, а не на гэльском, я так обрадовалась своей находке, что даже поцеловала книжечку.

На улице разгулялся ветер, и дождевые капли покатились по стеклам. Я спешно навела в библиотеке порядок, со всей тщательностью разложив дневники и альбомы, и затем только спустилась вниз, чтобы заварить чай. Устроившись на кухонном диванчике вместе со своей находкой, я принялась за чтение. За окном барабанил дождь.