Книга Игры, в которые играют боги, страница 170 – Эбигейл Оуэн

Уворачиваясь от смертоносного и смеющегося демона-карапуза, я вытаскиваю из жилета бечевку, которую Зэй вернул мне после Подвига Диониса.

Бун видит, что я делаю, и, не говоря ни слова, начинает работать со мной.

Требуется еще один пинок от Буна и наши совместные действия, чтобы еще три раза увернуться от автоматона, прежде чем я наконец могу захватить эту скотину сзади, пока он гоняется за Буном. Я обматываю вокруг него бечевку, пока металлические руки не оказываются плотно прижаты к бокам. Как только автоматон перестает корчиться и с лязгом роняет нож, справа от нас распахивается потайная дверь.

Теперь я понимаю, почему прохождение в одиночку было бы проблемно.

– Неплохо, Керес, – говорит Бун.

Он даже не запыхался. А я – да.

За дверью мы находим ведущую наверх каменную винтовую лестницу, истертую ногами, которые ступали по ней много веков подряд. Когда мы доходим до следующего этажа, дверь туда уже открыта.

Внутри мы обнаруживаем латунную сову, сидящую перед шахматной доской.

Я смеюсь.

Шахматы – единственная игра, которую держат в логовах Ордена. По сути, Орден настаивает, чтобы заложники учились играть, и играть хорошо, утверждая, что стратегическое мышление – главный инструмент для всех воров. Хороших воров, по крайней мере.

И я хорошо умею играть. Как и Бун.

Ха!

Мы с Буном изучаем доску, на которой уже идет игра. Потом мы садимся на стоящие здесь стулья и начинаем работать. Через четыре хода Бун мягко прикрывает мне рот ладонью:

– Прости, но тебе и правда пора взять под контроль эту привычку. Когда-нибудь тебя могут из-за нее прикончить.

Я морщу нос, потом отстраняюсь.

– Знаю.

Завершение игры занимает больше времени, чем мне хотелось бы, – в основном потому, что нам с Буном приходится прекратить спорить над стратегией, – но мы наконец умудряемся поставить сове шах и мат в семь ходов. Распахивается еще одна дверь.

Бун ухмыляется:

– Проклятье, ты хороша. Когда вернемся в логово, я попрошу Феликса сделать нас напарниками.

Он говорит это так обыденно, так прозаично, что я знаю: эта фраза не продумана и не сказана из жалости. Он и правда хочет работать со мной. Он только что поставил галочку рядом с мечтой из моего списка, даже не зная, что это делает.

Вот только…

Почему мне внезапно так сложно представить себя живущей в Верхнем мире? Вдалеке от Аида.

– Хорошо поиграли, – говорю я сове.

Механизм внутри птицы жужжит, когда та поворачивает голову, а потом она издает гудящее уханье, заставляющее меня улыбнуться. Два этажа пройдено, и я чувствую себя более уверенной в том, что мы хотя бы выживем.

Я направляюсь к двери, но успеваю дойти только до основания следующей винтовой лестницы, как позади меня раздается знакомый свист.

Я поворачиваюсь и вижу, как Бун сидит – да, сидит, как будто все происходящее в мире его не волнует, – на деревянном подоконнике, ноги свешены наружу, а на лице цветет ухмылка.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, подбегая к нему.

Потом выглядываю наружу. Мы на третьем этаже, так что до земли метров десять, но ров не примыкает вплотную к стенам башни. Между водой и стеной есть пространство, и оно усеяно копьями, воткнутыми в грязь. Сотни жутковатых наконечников, направленных прямо в воздух, как иглы злого дикобраза.

Бун беззаботно закидывает ногу на ногу.

– Гефест сказал: не важно, как мы доберемся до вершины. Главное – добраться. – Он смотрит на стену. – Думаю, мы шли по сложному пути.