Книга Игры, в которые играют боги, страница 200 – Эбигейл Оуэн

Он смотрит сквозь меня. Я вполне могу быть одной из местных мертвых душ, настолько я сейчас невидима. А если кто и знает, каково быть невидимкой, так это я.

Только это гораздо хуже.

Как будто лезвия бритв над моей кожей, оставляющие тысячу мелких порезов.

– Лайра знает, что делает и чего хочет, – говорит Аид Харону.

– А ты, Фи? – вопрошает Харон. Потом рывком поднимается на ноги, и ножки кресла царапают каменный пол с протестующим скрежетом. – Не угробь все только потому, что…

Он обрывает сам себя, когда выражение лица Аида становится абсолютно пустым, а голос скучающим:

– Она – моя забота, не твоя. Можешь спокойно свалить на хрен.

Я откидываюсь на спинку кресла. Пусть я недолгое время провела рядом с ними, но эти двое общаются не так.

Харон с убийственно злобным взглядом толкает тарелку через стол и исчезает. Цербер фыркает на Аида и тоже исчезает, оставляя меня с ним наедине.

Его челюсть все равно что высечена из гранита. Через секунду он смотрит на меня так, будто вынуждает себя это сделать.

– Готова?

И все?

И… все?

Да ну, на фиг. Почему он ведет себя так странно? С его точки зрения, у нас был феноменальный секс по взаимному согласию и без привязанностей, и это все. Но не обязательно же вести себя со мной так. Я уже поняла ситуацию.

– Разумеется.

Я оставляю завтрак на столе, пересекаю террасу… и нарочно не останавливаюсь, пока не оказываюсь прямо перед Аидом, настолько близко, что глубокий вздох заставит мою грудь слегка коснуться его груди. Тогда я поднимаю руку в воздух, как будто давлю на невидимую стеклянную стену дистанции, которую он воздвиг между нами, – еще выше и толще прежней.

Я жду.

Жду, когда он посмотрит мне в глаза, а потом улыбаюсь. «Просто обращайся со мной, как раньше», – говорю я этой улыбкой.

На кратчайшую секунду лицо Аида смягчается, и сквозь меня извилистой молнией проходит вспышка нежной жажды.

Но в следующее мгновение все пропадает, сгорает под алмазно-твердой и абсолютно бессмысленной решимостью. Он прижимает ладонь к моей, и мы пропадаем из бытия. А когда снова появляемся, мы стоим во дворе его резиденции на Олимпе. Но он не отступает. И не опускает руку.

Мы стоим там рядом, ладонь к ладони, и я смотрю в глаза, которые показывают мне лишь отблеск битвы, которая бушует в нем. Битвы, которая находится далеко за пределами блажи, в которую впутались бог и смертная.

Что с ним происходит, во имя преисподних?

Я открываю рот, чтобы спросить, но его взгляд скользит поверх моей головы, и на место встает знакомая маска закрытого, мрачного бога.

– Ты пришла поговорить с Лайрой? – спрашивает он.

Я оборачиваюсь через плечо, разрывая связь наших рук и чувствуя, как будто в этот миг Атропос обрезала нить наших судеб.

Но не могу ничего показать, потому что во вратах стоит Рима и смотрит на нас.

Рима. Никто другой. Даже не мои союзники.

– Да, – говорит она, переводя взгляд с меня на Аида.

– Удачи в следующем Подвиге, – говорит он, глядя мне куда-то на лоб, а потом уходит.

Я смотрю в землю, сосредоточившись на звуке его все удаляющихся шагов. Я слышу легкий щелчок: открылась дверь в дом. Потом пауза.

– Не погибни, Лайра, – тихо говорит Аид.

И после этой фразы, почти похожей на мольбу, звук закрывающейся за ним двери кажется до странности завершающим, и я не могу сдержать дрожь.