Книга Игры, в которые играют боги, страница 212 – Эбигейл Оуэн

Не смог явиться? Я сражалась за свою жизнь, а он не смог… Чем таким важным, прокляни его боги, он был занят?

– Он хотя бы смотрел?

– Его… вызвали.

«Вызвали»?

– Но кто?

– Он не сказал. – Эти слова звучат чуть резко. Что, Аид отталкивает Харона так же, как и меня?

Нет. Ерунда какая-то.

Мой взгляд скользит мимо него к окну за его спиной и к сиянию Олимпа в солнечном свете. Это все теперь для меня такая безвкусица после Нижнего мира.

– Он бы не ушел, не будь это важно, Лайра.

– Не придумывай для него оправданий. Он был в моей постели вчера ночью… – Я смутно замечаю, как Харон вздрагивает, но слишком занята летящим без управления поездом своих мыслей. – А сегодня он не удосужился даже посмотреть, как я сражалась за победу в этом долбаном…

Я сама обрываю себя, потому что ярость возвращается по следу обиды на Аида, на всех них и вслед за ошеломляющим ощущением, что я сейчас одинока как никогда. Это как будто дамба, которую я строю, только чтобы она разрушалась под потоком воды. Снова и снова.

Я заставляю себя двигаться, как будто стряхивая все это, как будто отторгаю прикосновения.

– Он предупреждал, что ему нечего будет дать мне дальше… – Я качаю головой. – Я просто не понимала…

И я ухожу. Если я не буду двигаться, ярость затопит меня.

Харон следует за мной, но я игнорирую его, бреду через черный ход из дома Аида и дальше вниз по террасам. Я просто иду через поля с мягкой травой и летними цветами к ближайшей горе. Мне на глаза попадается тропинка, и я иду по ней.

Мне просто надо не стоять на месте.

Ступеньки маленькие, они заставляют меня сдерживать шаг, ведут и ведут вверх. И вверх. И вверх. Лестница обвивается вокруг горы. И с каждым шагом я снова и снова обдумываю каждый момент с тех пор, как я пыталась бросить камень в храм Зевса.

То, как Аид отталкивает меня, кажется неправильным. Это жестокое обращение. Так непохоже на него. Каким он себя показал мне. Бросить меня вот так – и только потому, что мы переспали?

Обрыв справа от меня делается таким крутым, что смертный, боящийся высоты, уже бы ничком приник к скальной стене. Я едва замечаю его. Я не вижу конца тропы, пока не заворачиваю за последний поворот и не застываю, на секунду выброшенная шоком из вихря мыслей и эмоций.

Обсерватория Геры.

– Ого, – шепчу я.

Белые коринфские колонны обрамляют путь к парящим ступеням. В буквальном смысле парящим: они не закреплены ни друг на друге, ни на земле. Они ведут к зданию с куполом, также парящему на облачном ложе. Это обсерватория, сделанная из какого-то розового камня, – может быть, это розовый кварц, поскольку виден свет фонарей внутри. Над крышей обсерватории, как парус, переливается тонкий, изящно изваянный серп серебристой луны. Он поставлен на рельсы, так что, я полагаю, он движется вместе с телескопом внутри, чтобы не загораживать вид.

Даже снизу, где я стою, небо кажется намного ближе. И намного больше. Думаю, ночью тут возникает ощущение, что можно потянуться и коснуться настоящей луны. Ощутить жар звезд.

Звезды.

Аид зовет меня своей звездой.

– Все хорошо, Лайра? – Серьезный голос Цербера плывет в моем разуме, я оглядываюсь и обнаруживаю, что адский пес стоит на тропинке позади меня, все три головы вскинуты, во всех парах глаз странного цвета проглядывает беспокойство. – Я чувствую твое горе.