Книга Игры, в которые играют боги, страница 70 – Эбигейл Оуэн

– Лайра? – Ему нужен ответ на его вопрос.

Мысль останавливается. Проводку у меня в мозгах замкнуло, и что странно, единственная тема, в сторону которой я могу думать, – это…

– А мое проклятье на тебя действует?

Он колеблется. А я получаю свой ответ. Он не может испытывать ко мне ничего настоящего или долговечного. Никто не может.

– Ты нужна мне, – наконец говорит он.

Я моргаю, пытаясь не дать себе ничего почувствовать, и сосредоточиваюсь на правде.

– Ясно. Тебе надо, чтобы я выиграла, а для этого я нужна тебе работоспособной.

Я как-то нашла мелкого пса возле входа в туннели логова. Заложникам нельзя заводить питомцев, так что я отнесла его в ближайший приют для животных. Взгляд, которым он провожал меня, когда я оставила его там… На секунду Аид напоминает мне его. Отчасти потерянный, как будто обиженный.

И все это исчезает под маской скуки через мгновение – так быстро, что я начинаю сомневаться в увиденном, когда он отнимает руку от моего лица.

– Если от веры в это тебе будет легче – вперед, – говорит он. – Так ты хочешь, чтобы я так сделал, или нет?

Помог Исабель.

О боги. А я думаю о том, чтобы залезть ему на колени, хотя должна думать только о том, что произошло. Со мной все очень сильно не в порядке. Пошла вразнос.

– Да. – Следующие слова вырываются хриплым, обличающим шепотом: – Никто не заслуживает такой смерти.

Он ловит мой взгляд.

– Нет.

– Эти Подвиги – полная лажа.

– Знаю.

– Мы не расходный материал, – говорю я ему, и злость сжигает остатки моего отчаяния. – Смертные. Вы, боги, играете с нами, как будто считаете нас ничем.

Аид испускает вздох, тяжелый, как мои чувства.

– Другие поступают так, потому что для них смертные приходят и уходят. Вмиг. Если ты подумаешь о сроке жизни бабочки с точки зрения смертного, он так же короток по сравнению с вашим… – Он пожимает плечами. – Вы считаете их красивыми, но обреченными созданиями, которые живут рядом с вами, но умирают слишком быстро, чтобы к ним привязываться.

– Но мы не наслаждаемся, давя эти красивые создания каблуком.

Аид не защищает себя или собратьев-богов, и я поднимаю взгляд, чтобы изучить его лицо и то, что кроется за его взглядом.

– Ты сказал, что другие поступают так, – медленно говорю я.

Он поднимает брови:

– Ну и?

– Ты не думаешь так о смертных?

– Нет.

– Почему нет?

К нему возвращается потерянное выражение лица.

– Потому что все они в итоге попадают ко мне. – В этих девяти словах столько тяжести, что я не понимаю, как они не ломают его на моих глазах.

До меня впервые доходит, что царь Нижнего мира именно таков. Он царь. Правитель для всех душ, верующих в греческих богов и попавших в его царство после смерти. Правитель, который должен карать и награждать за жизни, которые эти души прожили. Правитель, который должен понимать душевную боль тех, кто остается в мире смертных, когда уходят их близкие, потому что в конечном счете он встретит и эти души тоже.

– Мы для тебя не бабочки, – шепчу я. – Мы – вечность.

Его глаза коротко вспыхивают каким-то диким светом, но он ничего не говорит.

Я хмурю брови, обдумывая все это, потом качаю головой:

– Но ты засунул меня в Тигель, как будто тебе было наср…

– Я верил, что тебе хватит сил выжить в Тигле. Есть и другие причины, но я правда так подумал. – Он морщится. Аид и правда морщится. – Но я не подозревал, что под этой твердой броней у тебя такое мягкое сердце. Прости.