Книга Военный инженер Ермака. Книга 3, страница 83 – Михаил Воронцов

Решение созрело к вечеру.

Отец Игнатий оказался невысоким, коренастым человеком с руками кузнеца и глазами ребёнка. Когда Муртаза, запинаясь, объяснил, зачем пришёл, священник долго смотрел на него, будто заглядывал в душу.

— А есть в тебе вера? — спросил он наконец, без осуждения.

— Есть, — обманул Муртаза.

Отец Игнатий вздохнул, явно сомневаясь в его словах.

— Господни пути неисповедимы. Я крещу тебя, татарин, не ради твоей выгоды, а ради надежды, что однажды ты почувствуешь благодать.

Холодная вода купели обжигала тело, пока отец Игнатий читал молитвы на непонятном языке — не арабском, другом, но таком же чужом. Медный крестик лёг на грудь.

— Отныне ты Степан, — сказал священник. — Иди с миром.

Муртаза-Степан вышел из церкви, надеясь, что его жизнь станет проще.

В селении новость о его крещении разнеслась быстрее весеннего паводка. Карабай, тот самый, что когда-то сказал ему про гнилое дерево, встретил его без приветствия:

— Продал душу за медяки. Отрёкся от отцов и рода. Знаешь, кем ты теперь стал?

— Кем? — спросил Муртаза устало.

— Пустым сосудом. Ни наш, ни их. Чужой бог тебя не примет. Будешь блуждать, как неприкаянная душа.

Некоторые соседи стали обходить его стороной. Дети смеялись: «Муртаза-урус! Муртаза-урус!» Сосед Рахим сказал ему прямо на улице:

— Ты продажная тварь.

Но многие делали вид, что ничего не изменилось, и тихо стучались в его дверь:

— Надо в Кашлык товар отвезти…

Страх жил в нём постоянно. Каждый раз, встречая на дороге кучумовцев, он ждал смерти. Вот сейчас кто-то крикнет: «Это же Муртаза! Тот, что крестился! Предатель!» — и тогда сабля, если повезёт, или кол, если нет. Хотя со временем вроде воины хана перестали лютовать — хан пытался заручиться всеобщей поддержкой, а пролитие крови не всегда этому помогает.

Однажды его остановили пятеро всадников — молодые воины со злыми глазами.

— Ты кто? — спросил главный, юнец с пушком на щеках.

— Торговец, — ответил Муртаза, радуясь, что не надел крестик.

— Мусульманин?

Сердце ухнуло вниз. Солгать? Сказать правду? Он выдавил:

— Я торгую со всеми. И с правоверными, и с русскими.

Джигиты переглянулись. Кажется, они все поняли. Главный сплюнул:

— Торгаш поганый. Таких, как ты, надо вешать первыми. Но сегодня твой день — катись. В другой раз не жди пощады.

Они ускакали, оставив его в холодном поту. Тогда он понял: крестик не защита, а метка. Для своих — предатель, для чужих — всё равно басурман, только крещёный.

Постепенно татарские соседи смирились: есть такой Муртаза-Степан — ни рыба, ни мясо, но полезен. Казаки привыкли к «своему татарину», который исправно возит товары, тих и услужлив. Он научился жить в щели между мирами, как мышь между стенами — незаметно, тихо, всегда готовый юркнуть в нору.

Иногда ночью он пытался молиться. Начинал с «Бисмиллях» — и слова застревали. Пробовал «Отче наш» — звучало фальшиво. В конце концов просто лежал молча, глядя в темноту, где не было ни Аллаха, ни Христа — только пустота и страх.

* * *

…Спустя несколько дней Карачи зашел в юрту к Кум-Яхору, и, глядя на него своим привычно насмешливым взглядом, произнес:

— Нашли мы человека, которого ты просил найти. Пустого, не знающего, зачем живет, без веры, без защиты богов.

* * *

Приветствую всех читателей! Эта глава не слишком остросюжетная, но, думаю, она важна, чтобы немного показать мир, в котором жили люди в этих краях до прихода Ермака, да и после.