Книга Военный инженер Ермака. Книга 4, страница 38 – Михаил Воронцов

Собаки начали возвращаться, привлечённые запахом еды. Остяки кормили их мороженой рыбой, и животные постепенно собирались у чумов, виляя хвостами.

Вождь Мункачи собрал совет старейшин. Они долго совещались, потом вышли к нам.

— Русские казаки спасли наш род, — сказал вождь через Айне. — Мы в долгу перед вами.

Я покачал головой:

— Мы помогли, как могли. Но будьте осторожны — эта болезнь может вернуться. Если кто-то начнёт вести себя странно, сразу изолируйте его от остальных.

Савва похлопал меня по плечу:

— Хорошо сработали, Максим. Атаман будет доволен.

Мы решили на какое-то время остаться в стойбище, помогая остякам восстановить быт. Собаки вернулись почти все, только несколько, видимо, стали добычей волков. Люди постепенно набирались сил, хотя некоторые всё ещё вздрагивали от резких звуков.

…Заснуть я долго не мог. Перед глазами стояли лица обезумевших людей, их дикие крики. Но вспоминал я и другое — как грубые казаки часами сидели с больными, успокаивая их, как дети. Как они пели им песни, рассказывали о своих деревнях, держали за руки. В эти моменты не было разницы — русские, остяки… Просто люди помогали людям.

На следующий день я стоял у края стойбища, глядя на заснеженную тайгу. Утреннее солнце едва пробивалось сквозь серую пелену облаков. В чумах за моей спиной постепенно просыпалась жизнь — слышались голоса, плач ребёнка, лай собак. Род Айне оправлялся от кошмара последних дней, но меня не покидало тяжёлое чувство.

Мы победили приступ. Временно. Я слишком хорошо понимал природу этой болезни, чтобы обольщаться. Арктическая истерия, мерячение — называй как хочешь, суть одна. Это не злые духи, как думают остяки, и не проклятие. Это следствие жизни на грани выживания.

Я прошёлся по стойбищу, присматриваясь к людям. Вот женщина выносит из чума посуду — руки дрожат, движения неуверенные. Старый охотник сидит у входа в своё жилище, смотрит в одну точку — ещё не оправился от вчерашнего. Дети жмутся к матерям, боятся отойти даже на шаг.

В голове крутились невесёлые мысли. Изоляция — вот первая причина. Этот род живёт слишком далеко от других поселений, месяцами не видит новых лиц. Люди варятся в собственном соку, любое нервное напряжение мгновенно передаётся от одного к другому, как искра по сухому хворосту.

Питание — вторая беда. Я заглянул в несколько чумов, проверил запасы. Вяленая рыба, немного оленины, сушёные ягоды. Никаких овощей, мало жира. Зимой здесь невозможно получить свежее мясо в достатке — олени откочевали южнее, охота скудная. Цинга, пеллагра, другие болезни от недостатка витаминов — всё это ослабляет не только тело, но и разум.

А теперь, после нескольких приступов подряд, нервная система этих людей расшатана окончательно. Они как натянутая струна — достаточно малейшего толчка, и всё начнётся снова. Один закричит от дурного сна, другие подхватят, и вот уже вся деревня бьётся в конвульсиях.

Я остановился у чума вождя Мункачи. Старик сидел на пороге, кутаясь в оленью парку.

— Как ты? — спросил я. Остяк немного говорил по-русски и вообще производил впечатление очень неглупого человека.

Он посмотрел на меня усталыми глазами:

— Плохо. Очень плохо.

Мункачи знал. Понимал не хуже меня, что спасение временное.

К полудню казаки раздали остякам часть наших припасов — муку, соль, сушёное мясо. Люди оживились, в глазах появилась надежда. Но что потом? Через неделю-две съедят всё, и снова останутся со своей вяленой рыбой и страхом перед новым приступом.