Книга Военный инженер Ермака. Книга 5, страница 72 – Михаил Воронцов

Мир Аслан едва заметно улыбнулся — улыбкой человека, получившего именно то, за чем пришел:

— Тогда пусть врач сделает то, что судьба уже решила.

Слова прозвучали тихо, как последний выдох, и больше не повторялись. Но оба понимали их смысл, висевший в воздухе подобно запаху полыни перед грозой — речь о смерти Кучума.

Посол взял кувшин с зеленым чаем и влил ароматную жидкость в чашу Кутугая. Чай был из лучших сортов, что везли караваны через Ферганскую долину. Старый мурза принял чашу обеими руками — древний жест уважения — и сделал один глоток. Показавшийся горьким чай обжег горло. Древний ритуал совместного решения судьбы народов был завершен. Они больше не спорили за власть — они поделили её, как опытные мясники разделывают тушу.

— Скоро гонцы отправятся во все улусы, — произнес Кутугай, отставляя чашу. — Пусть знают: хан умирает, но ханство живет.

— И будет жить, — подтвердил Мир Аслан, поднимаясь на ноги. — Я пойду проведать своих людей. Думаю, табиб скоро вернется с вестями.

Последние слова прозвучали почти небрежно, но оба понимали их вес. Табиб — врач из свиты посла — сейчас находился у постели Кучума.

Кутугай остался сидеть, глядя в пустую чашу. На дне остались чаинки, сложившиеся в причудливый узор — гадатели разглядели бы в нем судьбу, но Кутугай видел только то, что уже совершилось. Сделка заключена. Сибирское ханство сохранит видимость независимости — знамена, ханский титул, видимость собственной воли. Но душа его, его истинная сила, будет принадлежать Бухаре. А он, Кутугай, не из рода Чингиза, станет истинным правителем при мальчике-хане. Цена власти оказалась именно такой, какой он ее себе представлял.

Посол вышел из шатра неспешно, без оглядки — как уходят те, кто уверен в завтрашнем дне. Полог опустился за ним бесшумно. Оба знали исход этого вечера, расписанный как по нотам: Канай станет ханом на словах, Кутугай — в действительности, Бухара — невидимой владычицей Сибири.

За стенами шатра поднялся ветер. Гроза шла в степь, и с ней — новое время.

* * *

…Карабек сквозь ветви продолжал наблюдать, как казачьи струги медленно приближались к отмели. Весла мерно рассекали темную воду, и каждый всплеск отдавался в висках частым биением крови.

Не отрывая взгляда от реки, мурза нащупал в кожаном мешочке на поясе свернутый кусок ткани. Его пальцы скользнули по шелковистой поверхности. Отрез бухарской материи, тонкой, цвета спелой вишни.

Мурза медленно развернул ткань, держа ее обеими руками. Полоса была длиной в локоть, и когда он растянул ее между кулаками, нити заиграли в пробивающихся сквозь листву солнечных лучах. Старики учили, что звук рвущейся ткани в тишине леса разносится дальше крика и свиста, но слышат его только те, кто ждет. Чужое ухо примет его за треск сухой ветки или шорох крыльев вспугнутой птицы. Это был древний, уже полузабытый татарский сигнал к началу боя из засады.

Карабек перехватил ткань покрепче, готовясь к резкому движению. Его дыхание стало совсем тихим, почти неслышным. Струги уже остановились. Мурза видел казаков на их бортах. Сейчас. Совсем скоро.

* * *

* * *

…Густой воздух шатра, пропитанный запахом крови и горьких трав, колыхался от порывов степного ветра. Хан Кучум лежал на расшитых подушках, грудь его едва приподнималась в неровном дыхании. Сквозь расстегнутый халат виднелась повязка, уже пропитавшаяся темными пятнами. Пуля застряла где-то глубоко, и татарские лекари лишь разводили руками.