Книга Десять ли персиковых цветков, страница 226 – Тан Ци

Когда Е Хуа забирали, небо затянули облака, и подул слабый ветер. Я поцеловала его брови, глаза, щеки, нос. Когда я коснулась губ, в глубине моей души шевельнулась безумная надежда. Вдруг он сейчас очнется, прижмется лбом к моему лбу и скажет: «Я просто пошутил»?

Но моя надежда не оправдалась.

На моих глазах родители Е Хуа положили его тело в ледяной гроб и покинули Цинцю. Со мной остался лишь ворох окровавленной черной одежды.

Немногим раньше Чжэ Янь подарил мне саженец персикового дерева. Я посадила его у входа в Лисью пещеру, каждый день поливала и удобряла. Вскоре персиковое дерево разрослось и выбросило множество ветвей. В день, когда на них расцвел первый цветок, я устроила в его корнях могилу Е Хуа, похоронив там его одежду. Я попыталась представить, как будет выглядеть это дерево в полном цвету.

– Тетушка, вы помните, что у вас еще есть сын? Нам забрать маленького принца в Цинцю?

Я покачала головой. Конечно, я помнила про А-Ли, в конце концов, я сама дала ему имя. Но сейчас я не могла позаботиться даже о себе, что уж говорить о ребенке. На Небесах за ним присмотрят.

После того как родители Е Хуа забрали его тело, я безучастно просидела под персиковым деревом полмесяца, пребывая где-то на грани сна и яви. Тогда Е Хуа часто приходил ко мне. Всегда в черном. Его волосы свободно ниспадали на спину, лишь у концов перехваченные широкой лентой. Иногда он читал, лежа у меня на коленях, иногда сидел напротив, занимаясь живописью. Когда Водный владыка насылал дождь, Е Хуа прижимал меня к груди, защищая от капель. Пока я сидела под деревом, Е Хуа все время был рядом, и меня это устраивало.

Но не Чжэ Яня, Четвертого брата, Ми Гу и Би Фана. На исходе шестнадцатого дня у Четвертого брата лопнуло терпение, он затащил меня в Лисью пещеру и усадил перед водным зеркалом. В голосе Бай Чжэня звенела ярость:

– Посмотри, до чего ты себя довела! Е Хуа умер, и ты не хочешь жить дальше?

Брат был прав. Я не хотела жить дальше. Но я не знала, найду ли Е Хуа, если умру. «Когда сгораешь дотла, – думала я, – пожалуй, ничего не остается, все обращается в прах». Если меня не станет, я не смогу помнить Е Хуа. Значит, я должна быть. Так я хотя бы могу представлять его, сидящего с улыбкой напротив, разве это не прекрасно?

Богиня в зеркале была бледна и истощена, ее глаза закрывала плотная белая лента, к которой пристало несколько сухих листков. Эта белая лента не очень походила на ту, что я обычно носила с собой. Я с трудом вспомнила. Да, месяц назад Чжэ Янь все же заменил мои глаза, и эта лента – исцеляющая повязка, которую он сделал для меня. Поэтому она немного отличается от той, что изготовил мне отец.

Четвертый брат тяжело вздохнул.

– Очнись, ты живешь так долго, сколько разлук пришлось на твой век? Неужели не можешь смириться с еще одной и жить дальше?

Могу, но не понимаю зачем. Если бы увидела в этом смысл, возможно, давно бы оправилась. В ту ночь, когда я напилась и разбила лампу Сплетения душ, мне, не знаю отчего, не вспомнилось ничего хорошего, связанного с Е Хуа, только дурное. Теперь же, когда Е Хуа ушел, я не могла припомнить ничего плохого о нем, в голове всплывали только счастливые мгновения. Когда-то я самоуверенно распекала Ли Цзина, говорила, что он всю жизнь гонится либо за прошлым, либо за недостижимым, а получив желаемое, сразу теряет к этому интерес.