Книга Прядильщица Снов, страница 197 – Тория Кардело

— И что изменилось? — спросила она тихо, почти шёпотом, будто громкие слова могли расколоть этот хрупкий момент доверия.

Его лицо стало серьёзнее, почти мрачным, даже круги под глазами, которые бросились ей в глаза в первый же день их знакомства, словно потемнели.

— Полина, — произнёс он. — После того, что случилось с ней… Я понял, что не хочу быть следующим. Не хочу, чтобы ты стала следующей. Я хочу бороться с Тканью Снов, а не подчиняться ей.

Его слова прозвучали как клятва, как обещание самому себе. Аля увидела, как искренность этого признания отражается во всём его существе — в напряжённом изгибе плеч, в сжатых губах, в решительном взгляде. Роман, стоящий перед ней сейчас, соединил в себе черты холодного старшеклассника и тёплого, понимающего Ноктюрна. Он был настоящим — с его страхами, сомнениями, решимостью и уязвимостью.

— И… — он запнулся, — я хочу помочь тебе.

Она сделала шаг навстречу и вновь позволила себе положить голову ему на плечо. Сквозь ткань пиджака Аля почувствовала биение его сердца — быстрое, взволнованное, как и её собственное.

— Мы теперь будем вместе? — прошептала она, и в её голосе прозвучала надежда. — Здесь? В реальности?

Она впитывала это мгновение всеми чувствами: тепло его тела, запах осеннего вечера, шум ветра в голых ветвях. Вкус осеннего воздуха на губах — терпкий, с привкусом увядания. Картинка, которую она хотела сохранить в памяти навсегда: мост, река, огни, и они вдвоём, настоящие в этом непридуманном мире.

Сердце билось где-то в горле, и внутри разливалось странное чувство — словно она летела, парила над землёй и одновременно стояла на ней крепче, чем когда-либо.

Но вдруг она ощутила, как тело Романа напряглось. Его дыхание изменилось — стало глубже, тяжелее. Аля подняла голову и заметила, как его черты лица заострились, а глаза потемнели.

— Сначала ты должна узнать кое-что обо мне, — его голос прозвучал глухо, почти чуждо. — Возможно, после этого ты меня возненавидишь.

Холод пробежал по спине, и дело не в осеннем ветре. В его глазах отразилась тьма и боль, которую она раньше не замечала.

Которая отличала холодного Романа от нежного Ноктюрна.

Роман

Запах. Первое, что ворвалось в сознание Ромы — резкий, едкий запах горящей проводки. Он вцепился в нос невидимыми когтями, проник в горло, разбудил его и сменился тревожным треском.

Глазам предстала темнота, озаряемая неестественным, пляшущим светом. Не солнце. Не луна. Огонь.

Семилетний Рома резко сел на кровати, и мир вокруг него содрогнулся от ужаса. В углу комнаты, там, где стоял книжный шкаф с игрушками, бесновались языки пламени. Жадные. Беспощадные. Они облизывали плюшевого медведя, с которым он засыпал каждую ночь, пожирали коробку с конструктором, подбирались к полке с нотными тетрадями.

«Мои ноты! Мои песни!»

Детские пальцы сжались в кулачки, а в груди что-то сдавило так сильно, что дышать стало невозможно. Или это был дым? Серый, тяжелый, с металлическим привкусом, он наполнял комнату, становился все гуще.

Рома закашлялся. Резко, надрывно, до боли в горле. В глазах защипало. Невидимые иголочки впивались в нежные детские глаза, заставляя их слезиться.

— Мама! — крик вырвался из пересохшего горла. — Папа!

Огонь не слушал. Не останавливался. Он перепрыгнул с книжной полки на занавески, вцепился в них жадной хваткой, и комната вспыхнула новым, ослепительным светом.