Книга Прядильщица Снов, страница 265 – Тория Кардело

Шепот окутывал Алю. Каждое слово неосязаемо касалось кожи, вызывая мурашки, проникало в голову и сливалось с ее собственными мыслями. Она встала с дивана, чувствуя, как тело сопротивляется. Мышцы напряглись, суставы скрипели, а шаги давались с трудом. Ковёр под ногами пульсировал, словно тысячи крошечных пальцев пытались её удержать.

«Это мой кошмар. Моя реальность. Я контролирую», — попыталась убедить себя Аля.

Но контроля не было. Только страх, тяжелый и вязкий, как смола, заполнял каждую клетку тела. Аля знала его еще с детства — неизвестность, собственная неполноценность, страх остаться одной. Он принимал новую форму, но суть его оставалась неизменной.

Аля подошла к псише и заглянула в зеркало, готовая увидеть собственное искаженное отражение — может быть, постаревшее лицо или свою настоящую полную фигуру, а может, что-то совсем иное, нечеловеческое.

Ничего. Пустое стекло. Оно не отражало ни её, ни комнату за спиной. Только ровная серебристая поверхность, тусклая и безжизненная, как глаза слепца.

Сердце замерло на мгновение, чтобы затем забиться с удвоенной силой. Отражение отсутствовало — словно её не существовало. Словно она призрак, пустота, ничто. Словно она окончательно исчезла из реальности, не оставив даже образа в зеркале.

«Я здесь. Я существую».

Не хотелось, но пришлось прикоснуться к стеклу, чтобы почувствовать хоть что-то, подтвердить собственное существование. Оно оказалось теплым, почти горячим, как кожа больного лихорадкой. И липким, будто покрылось тонким слоем невидимой слизи, которая осталась между пальцами, даже когда она убрала руку. Аля вытерла ладонь о платье, морщась от отвращения и страха.

И нащупала не тонкий шелк, а жесткую, будто грубая бумага, ткань. Более того, платье меняло цвет — из изумрудно-зеленого становилось бледно-серым, безжизненным, как пепел.

Что-то надрывно скрипнуло за спиной — от этого болезненного, неприятного звука свело зубы. Обернувшись, Аля увидела, как крышка музыкальной шкатулки медленно поднялась сама по себе: неужели внутри пряталась невидимая рука? Мелодия стала громче, но при этом еще больше исказилась.

«Спи, моя радость, усни… Глазки скорее сомкни…»

Внутри шкатулки не было ни танцующей балерины, ни традиционного механизма. Вместо этого — крошечная копия комнаты с миниатюрной фигуркой на диване. Она поворачивала голову и смотрела на Алю пустыми глазницами.

Страх комком встал в глотке и мешал дышать. Аля не могла здесь оставаться. Не могла смотреть, как ее кукольная версия медленно вставала с диванчика и начинала двигаться в такт искаженной мелодии, точно повторяя все движения.

«Это нереально. Это всего лишь кошмар».

Но если это кошмар, то слишком осязаемый, слишком подробный, с запахами и текстурами, которые невозможно выдумать. Аля выбежала из комнаты, чувствуя, как платье цеплялось за что-то — возможно, за руки кукол, протянутые из-под дивана. Но оборачиваться и проверять как-то не хотелось.

Рывком она открыла дверь, вылетела в коридор и захлопнула замок; грохот эхом отдался в пустоте.

Прислонившись к двери спиной, Аля попыталась отдышаться, но с каждым вдохом в ее легкие вторгались новые запахи — уже не цветочная гниль, а что-то более глубокое, сырое, похожее на зловоние затопленного подвала.

Коридор дворца растянулся перед глазами, но теперь стал слишком длинным и узким, а потолок словно опустился. На стенах висели те же картины с пугающей символикой — мужчина, разрывающий цепи; женщина перед зеркалом; ребенок, тянущийся к луне. Они следили за ней и поворачивали головы, когда она проходила мимо.