Книга Прядильщица Снов, страница 298 – Тория Кардело

Туман сомкнулся вокруг Али, и она оказалась в белой пустоте. Ни верха, ни низа, ни направления — только бесконечное, пульсирующее ничто. Странное чувство невесомости охватило её тело, словно она одновременно падала и поднималась.

Не страшно. Скорее… щемяще. Как бывает, когда смотришь на старую фотографию и понимаешь, что этого момента больше никогда не будет. Акварельные разводы прошлого скользили мимо: обрывки смеха, тепло объятий, запах лаванды из бабушкиного шкафа. Силуэт мамы, смеющейся над чем-то. Отец, склонившийся над клавиатурой компьютера. Школьный двор. Её комната. Все люди и места, которые когда-либо имели для неё значение, проносились сквозь туман, оставляя после себя шлейф ностальгии и болезненной нежности.

Звуки наслаивались друг на друга: колыбельная, которую пела мама; скрип качелей на старой детской площадке; шум дождя по крыше; далёкий смех; её имя, произнесённое разными голосами.

Время перестало существовать. Аля была везде и нигде, во всех возрастах одновременно. Она чувствовала такую чистую, такую всеобъемлющую любовь к жизни — со всеми её несовершенствами, болью, разочарованиями, — что глаза наполнились слезами.

«Я принимаю тебя», — шептал туман вокруг её собственным голосом.

«Я принимаю себя. Со всем, что было, есть и будет».

А потом пришла боль. Острая, пронзительная, она прорвалась сквозь белое ничто, раскрашивая его алыми всполохами. За ней — холод. И тяжесть. Невыносимая тяжесть собственного тела.

* * *

Первое, что почувствовала Аля — запах. Резкий, антисептический, с нотами чего-то металлического и стерильного. Он щипал ноздри, обжигал горло, вызывал тошноту.

Потом — звуки. Мерное пиканье каких-то приборов. Приглушённые голоса. Шаги. Стук тележки по кафельному полу.

Только потом она осознала, что глаза закрыты, и их нужно открыть. Веки казались чугунными, непослушными. Свет, ворвавшийся под ресницы, был таким ослепительным, что первое мгновение она видела только белые пятна.

Постепенно зрение прояснилось, и Аля разглядела потолок — белый, с флуоресцентными лампами. Повернула голову вправо — капельница, монитор с неровной зелёной линией, пикающей в такт её сердцу. Влево — тумбочка с какими-то медицинскими принадлежностями, за ней — приоткрытая дверь.

Попыталась пошевелиться — и тут же ощутила, что всё тело заковано в жёсткие конструкции. Гипс на руке. На ноге. Бинты вокруг грудной клетки, затрудняющие дыхание, фиксирующий корсет на позвоночнике. В горле — трубка, вызывающая рвотный рефлекс и не позволяющая говорить.

Паника нарастала волной, подступая к горлу, сдавливая и без того затруднённое дыхание. Аля не понимала, где она и почему, а все последние события утонули в безжалостном тумане забытья.

Она лежала в стерильно-белом пространстве, похожем на операционную или реанимацию из фильмов. Вокруг — приборы, мигающие разноцветными лампочками, показывающие какие-то графики и цифры. Тишину нарушал лишь их мерный звук и шум вентиляции.

Трубка в горле мешала дышать. Аля чувствовала, как к глазам подступают слёзы бессилия и страха.

Внезапно в поле зрения появилось лицо — женщина в медицинской маске, с усталыми глазами и собранными под шапочку волосами.

— О боже, она очнулась! — её голос, приглушённый маской, звучал так, словно она не верила своим глазам. — Позовите доктора Михайлова, быстро!