Книга Хризолит и Бирюза, страница 111 – Мария Озера

— Слава Хаасбрандтов росла с каждым годом. Народ прозвал себя «смешанным» — соединением императорских традиций и новых реформаторских идей. Нижний город стал центром кипучей жизни. На его улицах звучали речи о свободе, равенстве, справедливости. Даже часть аристократии вложила свои капиталы в их предприятия, полагая, что новое дыхание укрепит всю державу.

Он сделал паузу, облокотился на подлокотник кресла и уставился в пустоту, как будто видел перед глазами тот роковой день.

— Тогда-то Хаасбрандты и предложили устроить народные гулянья, каких ещё не видывала Империя: песни, пляски, пиво рекой и дары из собственных запасов и императорских кладовых. Афиши украсили каждый перекрёсток, и со всех концов державы к Нижегородской ратуше, выбранной местом празднества, потянулись толпы.

Его голос стал тише, как будто слова тонули в невидимой тяжести.

— Но жадность и нетерпение… Они всегда идут рука об руку с надеждой. Толпа, хлынувшая к площади, смяла сама себя. Люди лезли друг на друга, давили женщин, детей. Крики, треск ломающихся под натиском тел лавок… — он закрыл глаза, будто вновь слышал тот гул. — Когда всё стихло, полторы тысячи мёртвых лежали на брусчатке, и ещё тысяча осталась калеками на всю жизнь.

Маркиз поднял взгляд на меня, и в нём была горечь, не смешанная ни с осуждением, ни с оправданием.

— Сначала Хаасбрандты не могли поверить, что их добрые намерения обернулись такой кровью. Но скоро под окнами их особняка стали собираться толпы — уже не с благодарностями, а с проклятиями. Люди, когда-то верившие в них, теперь бросали камни в их окна.

Он замолчал, и в кабинете разлилась та самая давящая тишина, которая всегда приходит после рассказа о чьём-то падении.

— В смятение вскоре вмешались истинные лидеры — те, кто не боялся разорвать оковы страха и притеснений. Они собирали митинги, где каждое слово звенело, как молот по наковальне, призывая смести власть Хаасбрандтов. Те, кто потерял семьи и близких, становились решительнее с каждым днём. Даже самые осторожные заговорщики наконец поняли: промедление теперь — смерть.

— Час настал. Толпа, сжавшаяся в единый кулак, рванулась к воротам особняка. Ни стража, ни стены не могли её остановить. Хаасбрандты, привыкшие к мирной жизни и почестям, не были готовы к борьбе за собственные жизни. Их праздники обернулись кошмаром, и первые заклинания мести — кто-то шептал их, кто-то кричал во весь голос — прокатились далеко за пределы их владений.

— Пламя, охватившее особняк, было видно даже с самых дальних окраин Империи. Смерть семьи стала переломным моментом: Империя треснула. Рабочие ушли и основали Нижний город, а его возглавил мой отец, Захарий Винтерхальтер. Он поднимал его с нуля: строил дома, утверждал законы, создавал собственный совет. Для народа он был не просто правителем — он был одним из них, тем, кто говорил с рабочими на одном языке и защищал их на императорских заседаниях.

— Всё шло ровно, пока Маркс не заявил, что перенесёт сюда заводы — источники копоти и вони, от которых Верхний город собирался избавиться. Но… это уже другая история.

Маркиз слегка прищурился, и в уголках его губ появилась едва заметная, тёплая улыбка:

— Ходили слухи, что в ту ночь, когда особняк Хаасбрандтов пылал, одна из горничных вынесла на руках юную наследницу. Она воспитывала её как родную дочь, сократив фамилию до «Хаас» — на древнем языке это значит «заяц»: тот, кто уходит от погони, быстрый и ловкий.