Книга Хризолит и Бирюза, страница 112 – Мария Озера

Николас перевёл взгляд в сторону, будто увидел за пеленой лет далёкий, но дорогой образ.

— Я знал Ровену лично. Имел свободный доступ в административные коридоры дворца, где служил Ольгард, и часто бывал в приёмной Маркса, добиваясь средств на строительство домов в Нижнем городе. Именно там мы и сблизились. Она была необыкновенной женщиной — ум, энергия, и в то же время доброта, которой не встречаешь при дворе. Двери нашего дома всегда были для неё открыты. До рождения Лоренца она часто бывала у нас… и всегда была желанной гостьей.

— Потом я всё реже видел её во дворце, — голос маркиза стал глуше, будто он говорил больше самому себе, чем мне. — А когда встречал, Ровена была несчастна… словно голубка, попавшая в руки человека, который держит её не ради красоты, а ради власти над ней. Когда моя жена родила, я погрузился в заботы о семье и перестал бывать у Маркса.

— Спустя три года, когда с этим проказником… — он метнул взгляд на сына и тихо усмехнулся, — стало чуть легче, я снова наведался к Ольгарду. Но Ровены там уже не было. Вместо неё возле Маркса появилась другая женщина, чьё имя мне так и не удалось узнать. Она скользнула в коридоре, словно тень, и пропала, оставив после себя лишь холодное послевкусие.

При этих словах что-то болезненно сжалось внутри меня. В памяти, как кадры старого фильма, вспыхнули и исчезли образы детства — смех, тёплые руки, мягкий голос. Жизель. Она была везде, в каждом моменте моего становления. Я не могла поверить, что в её жизни могло быть место предательству… Но факты не спрашивают, во что ты готов верить. Пустота, которую она оставила, росла с каждым днём, вытесняя из меня остатки детской веры в неизменность близких.

— Жизель была подругой моей матери, — произнесла я медленно, стараясь подбирать слова так, чтобы они не дрожали. — После смерти мамы она стала для меня всем. Маркс, узнав о беременности матери, выгнал её… и тогда Жизель протянула ей руку. Дала крышу, предложила работу… — я запнулась, нахмурившись, — ту же самую работу, что потом предложила и мне. Но после… после того, что случилось с изнасилованием…

На лице Николаса мелькнула боль, резкая, как удар. Казалось, он почувствовал эту рану вместе со мной.

— Жизель стала мне как мать, — выдохнула я, и слова эти повисли в воздухе, тяжёлые, как свинец.

Ком подступал к горлу, обжигая изнутри, но я цеплялась за последние крохи самообладания — слёзы были бы подарком для той женщины, которая умела превращать слабость в оружие. Я пыталась думать холодно: может, её замысел был куда сложнее, чем казалось на первый взгляд? Какое безрассудное мастерство — играть одновременно на двух досках, держа все фигуры в руках! Страх и любопытство переплелись во мне в странный узел, и я поняла: к ответам мне не пробиться, пока я сама не выйду из её игры.

— Вы думаете, она знала что-то… и теперь ей нужно уничтожить меня? — тихо произнесла я, слова ложились в воздух, как камешки на гладь воды, вызывая рябь в их взглядах. — В чём её выгода?

— Возможно, всё не так однозначно, — отозвался Лоренц. Его голос звучал глухо, а в глазах клубилась мрачная туча, накапливавшаяся в нём весь этот разговор. — Месть — это марафон, а не удар кинжалом. Если бы она хотела убить тебя, сделала бы это в детстве. Может, ты — ключ к чему-то куда большему… к тайнам, о которых сама пока не подозреваешь.