Книга Хризолит и Бирюза, страница 127 – Мария Озера

— Здравствуй, милая! — в её голосе звучала искренняя радость, и я невольно улыбнулась в ответ. Это тепло казалось особенно ярким контрастом к холодной сдержанности её хозяина. — Граф предупреждал, что вы заедете.

— Предупреждал? — мой вопросительный тон остался без внимания. В её глазах мелькала лишь спешка: список обязанностей явно не позволял ей отвлекаться на лишние объяснения.

Я шагнула внутрь — и словно сама структура дома замерла. Под блеском светильников пол коридора сиял, словно зеркало; на окнах тяжелыми складками висели шторы; по лестнице с широкими ступенями тянулась ковровая дорожка. Запах старого дерева, исходящий от массивной мебели, был всё тем же. И вместе с воспоминаниями обо мне самой прежней, он медленно вытеснял страх, уступая место любопытству и… едва ли не восторгу.

С момента последнего моего визита, случившегося после убийства императора, здесь не изменилось ровным счётом ничего.

Елена скрылась наверху, должно быть, уведомить Нивара о моём прибытии. А я вдруг заметила букет ирисов на небольшом столике у лестницы. Их ярко-сиреневые лепестки с белыми сердцевинами сияли в полумраке, как огни. Я склонилась ближе, откидывая прядь за ухо, чтобы вдохнуть их аромат.

Он был настолько густым и сладким, что почти задушил. В одно мгновение мне показалось, будто дыхание остановилось. Запах пронизывал всё: лёгкие, кровь, сознание. Я ощутила, как он постепенно затмевает разум — будто невидимая сеть сомкнулась вокруг меня.

Процесс так поглотил меня, что я не услышала, как на предательски тихой лестнице появился хозяин особняка. Его шаги, привычные к тишине, скользили по ступеням, как шёпот призрака. И вдруг — он уже здесь.

Нивар стоял в полутени, но даже в полумраке его фигура выделялась — безупречный силуэт в тёмном сюртуке, с галстуком-бабочкой, затянутым настолько идеально, что если бы я подошла к нему с линейкой, то там бы не было отклонения. Всё в нём — от осанки до блеска начищенных ботинок — говорило о власти, но не грубой, а той, что исходит изнутри, как холодный свет газового фонаря в зимний вечер.

Его лицо, строгое, с резко очерченным подбородком и тонкими губами, вдруг озарилось улыбкой — не широкой, а такой, что начинается в глазах, в уголках, и только потом касается губ. Улыбкой, в которой смешались удивление, насмешка… и что-то ещё. Что-то тёплое, почти человеческое.

Он медленно спускался вниз, поправляя воротник рубашки — жест, ставший мне уже знакомым, будто он всегда передо мной прикидывался случайным прохожим, а не хозяином этого дома, полного недоговоренностей. Его взгляд скользнул по мне — и я почувствовала, еще не зная, откуда это ощущение, как по спине пробежал лёгкий холодок, будто кто-то провёл по коже ледяным пером.

Он подошёл ближе. Слишком близко.

И тогда — снова. Его пальцы, холодные, как серебро в полночь, коснулись моей височной пряди, отвели её за ухо. Движение было медленным, почти ритуальным. Он наклонился — и вдохнул.

Запах цветов? Или… мой?

Я вздрогнула. Не от страха — от острого, почти болезненного осознания: он чувствует меня.

Но не отстранилась. Только повернулась к нему — и в этот миг оказалась так близко, что различала тень ресниц на его щеках, дрожь в уголке губ.

— Ты пришла, — произнёс он. Голос — низкий, с лёгкой хрипотцой, будто он не говорил целый день. В нём — удивление. Ирония. И что-то ещё. Что-то, что заставило моё сердце на миг замереть.