Книга Хризолит и Бирюза, страница 2 – Мария Озера

Последним местом её работы стал этот самый бар, в котором я сейчас сижу. Тогда он был другим, конечно. Здесь пахло горячим хлебом, а не прокисшим спиртом и потом. Здесь ещё не витал этот запах безысходности.

Один из постоянных клиентов — тот, что вечно пялился на неё, оставляя в чаевых мелочь и слюни, — однажды напился до бесчувствия. И изнасиловал её. Пока она, как обычно, выносила мусор за угол после смены. Никто ничего не видел. Никто не помог. Никому не было дела.

Жизель потом сказала: «Несчастная женщина». Это была смерть, растянутая на месяцы. Смерть, которая начиналась с грязного переулка, а закончилась гнилым матрасом в комнате, где она, в лихорадке, умерла от сифилиса. Когда, казалось бы, вся жизнь ещё впереди.

Жизель, кстати, предлагала ей работу. Такую же, какую потом предложит мне. Но мама отказалась. Сказала, что это ниже её достоинства. Ниже. Я долго об этом думала. Очень долго. И каждый раз возвращаюсь к одному и тому же вопросу: а стоило ли?

Стоило ли умирать в одиночестве? Стоило ли терпеть всё это ради какого-то «достоинства», о котором в этом городе вспоминают только на похоронах? Лихорадка, которая жарила её изнутри. Сыпь, расползающаяся по коже, превращающая её в ходячего мертвеца. Она перестала быть собой задолго до смерти. И я смотрела на это. Молчала. Запоминала.

С тринадцати лет я принадлежу только себе. Моим постоянным пристанищем осталась та самая комната, где мы жили с мамой.

Поначалу было невыносимо тяжело. Тоска, казалось, уничтожала меня. Ночами, лежа в темноте, я молча взывала к Святому Роду, умоляя объяснить, за какие такие грехи Он забрал мою мать и оставил меня — ребёнка — в одиночестве скитаться по жизни.

Со временем пришли первые уличные драки, перепалки с сыновьями хозяйки, тайные подростковые общества. Всё это вытаскивало меня из вязкой печали и понемногу закаляло. Я становилась твёрже, злее, сильнее. Эмоционально несгибаемой.

Жизель всегда была где-то рядом. Наблюдала, помогала, но никогда не показывала мне Верхний город. Только рассказывала — урывками, сказочно, почти с вызовом. Иногда, в порыве подростковой злости, не в силах сдерживать эмоции, я кричала на неё, умоляла: почему ты каждый раз оставляешь меня здесь? Почему не забираешь с собой?

Но в ответ — лишь молчание. Или короткое, обидно холодное: «Ещё не пришло твоё время».

Я злилась, кидалась вещами, огрызалась. Но с каждым годом всё больше принимала нижнегородскую реальность. Оттаивала от мечты стать богатой. Училась жить не ради неё. А просто — жить.

Нужно отдать должное Жизель, несмотря на все ее странные фразы и ограничения, она воспитывала меня уверенной в себе девушкой и позволяла самостоятельно набивать себе шишки, хотя давала мудрые советы, которые я начала понимать только со временем.

И все же не могу представить себя игрушкой в потных и скользких руках богачей.

Выйдя из бара, я медленно побрела в сторону пристани, волоча ноги по неровной мостовой. На пути мне попался одинокий дубовый лист — с тёмными краями, иссечённый временем, но всё ещё живой. Я сорвала его и начала крутить в пальцах, разглядывая тонкие ветвистые нити жилок. Почему-то именно в эту секунду до меня дошло: мои принципы… начали рушиться. Не резко, не громко — нет. Они осыпались во мне, как известь с потолка.