Книга Хризолит и Бирюза, страница 244 – Мария Озера

Я лежала на кровати, закрыв глаза и делая вид, будто сплю, но за стеной слышались звуки, которые я узнала бы из тысячи: возвращение Нивара. Его уверенные шаги мерили пространство соседней комнаты, словно он обводил невидимую карту в своей голове, выравнивая каждый угол и каждый изгиб. Лёгкий скрип ящиков, которые он открывал, отдавался эхом, словно тихая музыка — размеренная, сосредоточенная. Нивар что-то искал.

Потом наступает миг, когда звуки его шагов затихают напротив нашей смежной двери. Казалось, он затаил дыхание, стоя перед ней. Я представила, как он стоит в полутьме, прислушиваясь не только к звукам моей комнаты, но и к своим собственным мыслям.

Дверь очень медленно открывается, скипа совершенно нет, но я слышу шуршание его рубашки, которая выдает его с головой. Мое лицо повернуто в сторону окна, откуда лунный луч делит надвое мою голову. Ощущение было таким, будто сила луны каким-то образом влияла на меня, разделяя мое сознание на две части, будто два разных «я» сражаются внутри меня, борясь за преобладание надо мной.

Нивар подошёл к кровати, не заслоняя свет луны. Я ясно чувствовала его взгляд — пронизывающий и внимательный. Он словно разглядывал не тело, а душу, перелистывая страницы моей сущности, где запечатлелись тайные раны, несбывшиеся мечты и безмолвные страхи.

Я ощутила, как он опустился на корточки рядом с моей кроватью; его колено предательски щёлкнуло в тишине, выдавая усталость, которую он так старательно скрывал. Не представляю, как тяжело ему это далось. Окольцованная рука Нивара осторожно потянулась к моему лицу. Кончиком пальца он едва коснулся моей скулы, убирая непослушную прядь волос, упавшую на глаза, когда я поворачивалась к окну. Его прикосновение было не просто нежным — оно казалось признанием в том, что он боится потерять меня даже во сне.

Я сдерживала улыбку, внутри всё дрожало. Хотелось прижаться, обнять, сказать: я не уйду, я останусь, я твоя. Хотелось, чтобы он почувствовал, что рядом с ним я не в опасности — потому что он и есть мой щит. Его дыхание касалось моей кожи, тёплое, ровное, и в нём не было ни гнева, ни расчёта — только близость, которую он, казалось, стыдился, но не мог подавить.

— Моя дорогая Офелия, — прошептал он, и в этом шёпоте слышалась почти молитва. — Мне так сильно хочется обладать тобой, что я не могу позволить себе делить тебя с кем-то ещё. Каждый раз, когда я касаюсь тебя… когда ты обнимаешь меня так, словно я последнее, что у тебя есть, — я схожу с ума.

Его голос сладкой трелью звучит у меня над ухом. Я вслушивалась в каждую интонацию, старалась прочувствовать каждое слово, каждую эмоцию, что он обычно скрывал за холодной маской. И сейчас, в полутьме, этот человек, всегда казавшийся несгибаемым, вдруг обнажил свою уязвимость. Она делала его не слабее, а опасно притягательнее.

Сумрак комнаты сгущался, и казалось, что слова ожили — невидимые, но осязаемые, они кружили между нами, наполняя воздух тяжестью признания, оттенённого болью.

— Когда ты далеко от меня — ты в опасности, — Нивар опустил губы к моему лбу и поцеловал его с таким трепетом, что сердце моё дрогнуло. — Когда ты рядом со мной — ты всё ещё в опасности. — Его поцелуй коснулся кончика моего носа. — Но я схожу с ума, когда не могу растворить тебя в себе.