Книга Хризолит и Бирюза, страница 246 – Мария Озера

— После аварии… — он замолчал, будто вспоминал, и прикрыл глаза, медленно выдыхая. — Я был уверен, что цель — я. Что ты… просто инструмент. Слабое место, через которое хотели добраться до меня.

Я затаила дыхание.

— Поэтому я ушёл. Полностью. Отстранился. Потому что единственное, что я мог сделать, чтобы ты осталась в живых — это исчезнуть.

Его пальцы скользнули вниз — от шеи, по ключице, по груди, остановившись на талии. Он чувствовал шёлк моего комбина, мягкость кожи под ним. И вдруг сжал ткань, резко, будто пытался удержать меня, не дать ускользнуть даже в мыслях.

— Я попросил Жизель взять тебя в клуб. Да, это было рискованно. Да, я ненавидел каждую секунду, когда ты была рядом с другими. Особенно с младшим Винтерхальтером. — Его голос дрогнул. — От одной мысли, что он может прикоснуться к тебе, меня бросало в дрожь.

Я прижалась к нему сильнее. Шёлк зашуршал, натянулся на сосках, набухших от близости, от его признания. Он это почувствовал. Увидел. И в его взгляде вспыхнуло что-то первобытное — не желание, а обладание. Он провёл прохладным пальцем по бедру, оголив кожу, будто проверял: ты всё ещё моя, даже если не знаешь этого.

— Но когда я начал копать… — он вдруг отстранился. Взял меня за подбородок. Заставил смотреть в глаза. — Я узнал кое-что, Офелия. Кое-что, что перевернуло всё.

Я затаила дыхание.

— Твоя фамилия — Хаасбрандт.

Слово повисло в воздухе, как удар колокола.

— Ты — не просто девочка из Трущоб. Ты — из рода Хаасбрандтов. Знатного. Древнего. Тех, кто на протяжении многих поколений был правой рукой королей династии Тисма в Вирдумларе. Тех, кого называли «тенью трона».

Я пошатнулась. Губы раскрылись. Глаза метались по его лицу — искали ложь. Но её не было. Только убеждённость. Только правда, с которой он пришёл не как с угрозой, а как с объяснением.

— Ты не была случайной жертвой в той аварии. Ты — цель.

Мир качнулся.

Растворился в его холодных, искренних глазах. Каждое его слово было ударом, разрушающим привычную реальность.

Ощущение полного открытия разлилось во мне, будто кто-то повернул невидимую рукоять, выпустив наружу все, что годами давило на душу. Мир перевернулся. Все привычные истины о людях и событиях рассыпались в прах. Но вместе с этим исчезла и тяжесть сомнений, которая до сих пор сковывала меня.

— Ты в этом уверен? — спросила я с трудом, едва выдавливая слова.

— Больше, чем в чем-либо, — ответил Нивар, его голос прозвучал тихо, но неотвратимо. Он взял мою ладонь, что упиралась в его грудь, и коснулся губами моих пальцев — томно, будто хотел запомнить вкус моей кожи. — Жизель поведала мне историю своей молодости… историю, что не украшает её честь.

Я тут же вспомнила разговор в главной гостиной клуба, случившийся сутки назад, и отвела взгляд.

— Я знаю, кто твой отец, Офелия, — мягким, но решительным движением он вернул мой взгляд в плен своих хризолитовых глаз.

Его взгляд пронзал, как стрела. В нём отражалась боль, не имеющая границ. Эта боль не требовала объяснений, она просто была, как непреложный закон. В его глазах скрывалась целая история — история борьбы и преданности, покорности перед судьбой и тоски, что разъедает душу изнутри. Искры в его взгляде напоминали далекие звезды на черном небе, такие же холодные, но зовущие к истине. На миг мне показалось, что он вот-вот заплачет, но я решила списать это ощущение на полумрак комнаты.