Книга Хризолит и Бирюза, страница 27 – Мария Озера

Заприметив там лебедя, Лоренц быстро сбегал за куском багета в фуршетную часть внутреннего зала, и оставшееся время мы кормили одинокую и гордую птицу.

Лебедь даже подплыл к нам, подарив мне возможность погладить его мягкие перья. Я протянула руку и осторожно коснулась его головы. Он смотрел на меня своими умными, почти человеческими, глазами, как будто пытаясь понять, о чем я думаю. Затем он медленно опустил голову, позволяя мне гладить его вдоль шеи.

Это было… удивительно. Почти священно.

Мгновение, достойное быть сохранённым в памяти, как шелковый платок в ящике старинного комода.

Лоренц всё это время улыбался — после каждого моего слова, после каждого движения. Вначале эта мягкая, не соскальзывающая с лица улыбка вызывала у меня тревогу — я не доверяла ей. Но чем больше я его слушала, чем больше вникала в интонации и взгляд, тем явственнее ощущала: это не маска. Он искренен.

Я даже не заметила, как рассказала ему историю своей жизни и как попала в гарем к Жизель. Он слушал, не перебивая, не морщась, не строя выражений. Даже бровью не повёл. И в этом — в его молчаливом, человеческом принятии — было что-то бесконечно тёплое. Я почувствовала благодарность. Не внешнюю, вежливую. А настоящую, ту, что приходит из самых потаённых закоулков.

И вот мы уже стоим возле машины Нивара, будто два подростка — сблизившиеся, но не определившиеся. Всё было прекрасно, но непонятно: обняться? Кивнуть? Улыбнуться и исчезнуть в тишине ночи?

Лоренц снял с меня это бремя выбора. Он неспешно извлёк из внутреннего кармана пиджака кустовую розу, явно сорванную где-то по пути, когда я отвлеклась. Он молча протянул её мне.

И я, на удивление себе, — улыбнулась. Глупо, по-девичьи.

Жест был одновременно мил и тронул до глубины. Я взяла розу, поднесла к лицу и вдохнула её аромат — нежный, свежий, с оттенком чего-то совсем юного. Лоренц смотрел на меня с той самой улыбкой, в которой не было фальши.

Поправив на плечах пиджак, оставленный мне Ниваром, я медленно потянулась к щеке Лоренца и, не раздумывая, оставила на ней след своей губной помады. Он даже не притронулся, чтобы стереть — лишь чуть усмехнулся, сказав, что сохранит «на память».

Затем он усадил меня в машину, и я уехала в свои апартаменты — наполненная тем лёгким ощущением, которое столь долгое время было мне чуждо. Ощущением, будто кто-то бережно выдохнул из груди всю тяжесть и вложил туда воздух.

В комнате меня ожидала коробочка — аккуратно поставленная на прикроватный столик. Я не стала разглядывать, что в ней, и даже не задумывалась, каким образом она туда попала. Вероятно, Жизель имела ключи от всех дверей. Да и разве имело это значение сейчас?

Я просто сбросила туфли, не дойдя до кровати и пары шагов, и, не раздеваясь, опустилась в мягкие перины, которые так щедро приняли мою усталость.

Проснулась я уже поздним утром — выспавшаяся, будто впервые за долгие месяцы. Потянулась, устроившись глубже в объятиях одеяла, и вдруг уловила терпкий запах — местное средство для стирки, с неожиданно тёплым характером. Он напоминал густой сосновый лес, в самой глубине которого раскинулось поле под открытым небом, усеянное цветами. От гор, что выглядывали за кромкой деревьев, веяло прохладой и морозной свежестью.

Все это погрузило меня в ощущение дома, которого никогда не имела.