Книга Хризолит и Бирюза, страница 293 – Мария Озера

Глубокий вздох вырвался из моей груди. В этот момент я остро осознала: каждое сказанное слово отныне будет иметь вес, каждый шаг — значение.

Быть частью империи — это, без сомнения, великая привилегия, открывающая невероятные возможности. Но вместе с тем это и тяжкое бремя, которое ложится на плечи.

Мои мысли метались между прошлым и будущим. Воспоминания о жизни в трущобах, о борьбе за выживание, о простых, но искренних радостях бедной жизни переплетались с перспективами новой жизни в высшем обществе.

Я размышляла о том, каким будет моё будущее в этом новом мире. Возможности казались бесконечными: влияние, власть, роскошь, образование, связи. Но вместе с тем меня не покидал страх.

Страх потерять себя в этом новом мире, раствориться в роскоши и церемониалах, забыть, кем я была раньше. Опасение, что я не справлюсь с возложенной на меня ролью, что не смогу оправдать ожидания окружающих, что не найду своё место в этой новой реальности.

Противоречивые чувства разрывали меня на части, а в душе шла настоящая борьба между желанием принять новую жизнь и страхом перед неизвестностью.

Отец позвал Нивара к себе именно в тот момент, когда цесаревич вставал с трона, намереваясь подойти ко мне. Из груди невольно вырвался тихий стон разочарования.

В этом огромном, сверкающем зале я чувствовала себя бесконечно одинокой, потерянной среди роскошных интерьеров и чопорных гостей. Нивар был словно единственным островком понимания в этом море формальности и церемониала — единственным человеком, к кому я могла обратиться, чтобы не раствориться в этой ослепительной, но чужой жизни. Но в одно мгновение этот хрупкий луч надежды был безжалостно украден.

Заметив моё смятение, отец едва заметно кивнул головой в сторону Дмидена. Намек был более чем очевиден: настало время налаживать отношения, устранять недопонимания, сглаживать острые углы.

Когда на кону стоит собственная жизнь, найти общий язык с неприятным собеседником кажется практически невыполнимой задачей. Но я сама заварила эту кашу интриг и политических манёвров — теперь предстояло расхлёбывать последствия собственных решений.

Если Нивар олицетворял для меня луч надежды, то образ Идена больше напоминал тень скорби. Этот мужчина словно воплощал в себе все тяготы и страдания мира. Он был живым напоминанием о том, что жизнь порой состоит не только из ярких моментов, но и из неутешных теней прошлого.

Его глубокие глаза, наполненные невыразимой болью, хранили в себе множество нерассказанных историй — историй о потерях, разочарованиях, разбитых надеждах. Иден не искал утешения или сочувствия — он предпочитал оставаться в тени, словно притягивая к себе всю окружающую тоску и меланхолию.

И всё же в этой меланхолии таилась удивительная сила — искра острого интеллекта, которая делала его личностью, притягивающей людей, несмотря на ауру отчуждения. Окружающие тянулись к нему, но боялись подойти слишком близко к этой бездонной пропасти печали.

Заметив моё движение в его направлении, Иден выпрямился и галантно поклонился — именно так, как подобает здороваться с представительницей императорской семьи. Я в ответ присела в изящном реверансе, приветствуя принца соседней страны.

Иден улыбнулся, и его ярко-голубые глаза заискрились в свете плавно колеблющихся лампочек.