Книга Хризолит и Бирюза, страница 296 – Мария Озера

Его чёрный костюм резал взгляд на фоне моего белого платья, словно сама ночь обняла утро. Этот контраст был слишком откровенным — как и мои чувства. Я ненавидела его всей душой за его мысли, но была благодарна за его решения.

Я ловила себя на том, что ищу за маской его хладнокровия ту самую искру человечности, за которую можно зацепиться, — и каждый раз находила лишь новые сомнения. Может быть, людей и вправду стоит оценивать по поступкам. Но что, если их поступки — лишь прикрытие для бездны внутри?

Я обращала внимание на каждое его движение, словно они были написаны на невидимом языке, полным тайных посланий. В глазах его проскальзывало что-то зловещее и одновременное манящее, будто заерзавшие в полутьме тени слишком хорошо знали, что происходит на самом деле. Мы встретились на этом балу, где музыка раскаляла воздух, и было ощущение, что каждое его движение было вызовом, эхом слов, которые мы так и не произнесли.

Его руки очерчивали воздух с дерзкой уверенностью, и мне чудилось: он тянется не только к пространству между нами — он хочет захватить мою сущность, подчинить её ритму, который диктовал только он. В моменты, когда наши взгляды сталкивались, напряжение становилось почти невыносимым. Даже пары вокруг будто бы замедлялись, прислушиваясь к той безмолвной дуэли, что разыгрывалась на кончиках наших пальцев и в каждом повороте.

Я не знала, чего ищу в его глазах: ответа или вызова. Но всякий раз натыкалась лишь на загадку — притягательную, но полную внутренних противоречий. Каждый шаг, каждая доля ритма выбивали меня из равновесия. Он мог вести мягко, позволяя мне дышать в такт его уверенности, а в следующее мгновение превращался в стену, в ловушку, из которой нет выхода.

Музыка ускорялась, будто сама становилась пульсом зала. Скрипки звенели, как натянутые жилы, и каждый новый аккорд гнал нас всё быстрее по кругу. Сердце стучало в висках, дыхание сбивалось, и вдруг я ощутила, как силы утекают. Голова закружилась, тошнота обожгла горло. Огни люстр и мерцающие камни в прическах гостей слились в одну безумную спираль.

Я сделала шаг назад, будто вырываясь из заклятия. На миг потеряла равновесие, но ухватилась за запястье Идена и выпрямилась. Перед глазами мелькали лица — безмятежные, увлечённые танцем, словно чужая жизнь продолжала течь своим чередом, пока моя — рушилась.

Медленный вдох. Долгий, тяжелый выдох. Я искала свой ритм — не тот, что навязал он, не тот, что гнал музыка, — а собственный. И с этим осознанием я, шаг за шагом, вернулась к себе.

Я почувствовала, как меня уводят за локоть в сторону.

— Офелия, ты точно в порядке? Может тебе воды? — заботливый тембр Идена действовал мне на нервы и казался до остервенения неискренним. Но это было лишь в моей голове.

— Принеси мне портвейна.

Он замер. Мгновение — и я уловила в его глазах колебание, будто застывший между словом «нет» и принуждённым согласием. Брови его чуть приподнялись, и в этом жесте было больше, чем простое удивление. Но он всё же кивнул и пошёл к бару, как человек, принимающий неизбежное.

Я вернулась к наблюдениям, вглядываясь в лица танцующих. Каждое отражало собственную историю, неподвластную времени. В этом хаосе огней и движений я жадно искала ту искру, что когда-то заставляла меня сиять.