Книга Хризолит и Бирюза, страница 79 – Мария Озера

Я не осмелилась спросить, куда мы едем. Мой дом был в другой стороне, это я знала точно. Машина катилась всё дальше, всё тише, и вскоре улицы начали терять привычный облик.

Молчание между нами стало почти осязаемым — как тяжёлое сукно, натянутое между двумя мирами. И когда мы, наконец, свернули к высоким кованым воротам, за которыми прятался некий тёмный особняк с колоннами, чья лепнина таяла в тумане, я поняла: нас везли не домой. Не в тот, по крайней мере, что знала я.

Особняк был окутан сумерками и, казалось, пах ладаном и сырой древесиной. Я почувствовала, как сердце пропустило удар.

Есть все основания полагать, что граф Волконский только что пригласил меня в свою жизнь.

И, быть может, уже не намерен отпускать.

Особняк графа Волконского возвышался над окрестностями, словно молчаливый страж иных времён — суровый, властный, и, как и его хозяин, не терпящий лишних вопросов. На фоне свинцового неба его чёрные шпили казались продолжением мрака, а вытянутые окна с узкими рамами напоминали бойницы. Вдалеке, за полями, темнел лес — густой, глухой, будто ждал своего часа. С каждой минутой он становился всё менее приветливым — как человек, у которого иссякло терпение.

Граф, не проронив ни слова, подал мне руку, помогая выйти из машины. Его пальцы крепко, но бережно сжали мои — прикосновение было почти неуловимым, но отчётливо властным. Мы пошли ко входу, сквозь строй охранников, чьи лица, казалось, выточены из одного камня с фасадом дома.

Внутри особняка было тепло, но тишина, словно замурованная в каменных стенах, напоминала о часовне или склепе. Высокие потолки украшала лепнина — витиеватая, почти церковная. Через витражи падал мягкий, цветной свет, придавая холлу нереальное, зыбкое настроение, словно всё вокруг было частью сцены.

— Тебе придётся подождать, пока я найду камердинера, который отведёт тебя в твою комнату, — сдержанно сказал Нивар. — Если ты голодна, я распоряжусь подать тебе еду наверх.

Я кивнула. Слова давались с трудом. Мне казалось, я вошла не просто в чужой дом, а в капкан — тёплый, мягкий, роскошный, но оттого не менее коварный. Граф отошёл вглубь холла, оставив меня наедине с витражными тенями и странной тишиной, будто всё здание прислушивалось к моему дыханию.

Через несколько минут он вернулся с лёгкой усмешкой.

— Камердинер, видимо, занят делами государственной важности, — сказал он с иронией, от которой мне стало не по себе. Я почувствовала себя гостьей в доме, где гость — лишь пешка. Хотелось расспросить, но любопытство всё ещё проигрывало страху. Этот дом был красив, но жил своей, совершенно чуждой мне жизнью.

Из кухни вышла пожилая женщина — у неё были добрые глаза и уставшее лицо. Она посмотрела на графа с лёгким удивлением, будто не ждала его возвращения столь скоро.

— Елена, проводи даму в гостевую комнату, — коротко произнёс Нивар.

Она взглянула на меня с участием и мягко улыбнулась, придавая происходящему оттенок домашнего тепла — такому теплу, которое особенно ощущается на фоне холода.

— Пойдём, девочка моя, — сказала она тихо, почти шёпотом, и легонько подтолкнула меня в сторону лестницы. Я послушно пошла за ней, едва заметно обернувшись: Нивар уже скрылся за дверью одной из комнат.

Коридоры особняка были узкими, длинными, увешанными старинными гобеленами и потемневшими от времени портретами. Сквозняк легко касался щиколоток, будто что-то незримое двигалось следом. Шаги Елены звучали глухо, а запахи кухни — тёплый хлеб, корица, сушёные травы — смягчали нарастающее напряжение. Мне казалось, за каждым углом может скрываться история. Или привидение.