Книга Хризолит и Бирюза, страница 80 – Мария Озера

Мы поднялись на третий этаж. Лестница скрипела мягко, словно подбирала звуки, чтобы не потревожить стены. Елена открыла одну из дверей и с жестом пригласила внутрь.

В комнате было тепло. Свет от настольной лампы падал золотыми пятнами на ковёр, старинная мебель, обтянутая изумрудным бархатом, говорила о сдержанном, но изысканном вкусе. На столе стоял букет свежих цветов — этот штрих показался мне особенно странным: кто-то готовился к моему визиту заранее. На кровати покоилась аккуратно сложенная одежда.

Нивар знал, что я приеду. Или… надеялся?

Вдруг меня охватило чувство, будто я не гостья, а героиня пьесы, действие которой давно уже началось — а я только вхожу в свою первую сцену. Этот особняк был не просто домом. Он был ловушкой времени и чужой воли.

И теперь мне предстояло понять — моя ли это ночь.

Или чья-то игра.

А может, всё это ерунда и я себе придумываю? Может, живые цветы — в порядке нормы здесь?

Лишь на мгновение я задумалась: почему Нивар не отправил меня домой в мою квартиру? Но, немного поразмыслив, решила — возможно, он просто хотел защитить. После случившегося в театре, кто знает, чьи имена были следующими в списке стрелка? Может, наши с графом. Я убедила себя, что это — лучшее решение на сегодняшний вечер. И постаралась отогнать дурные мысли, как прогоняют ночной холод у печи.

— Спасибо, Елена, — тихо сказала я, дёрнув уголками губ в подобии улыбки. — Можно ли принять у вас ванну?

— Ой, деточка моя, конечно, конечно! — с оживлением отозвалась она и засуетилась, как птица, почувствовавшая первый дождь. Через мгновение за стеной послышался ровный плеск воды. — У нас сегодня чудесные круассаны! Я сейчас всё приготовлю — травяной чай, и покушать! Ты должна восстановиться.

Я снова поблагодарила её, и хотя чувствовала, что, скорее всего, не смогу ничего есть, не решилась ей отказать. В этой женщине было столько простого, но настоящего тепла, что внутри будто оттаивали обледеневшие части меня. Забота её была не формальна — она смотрела на меня так, словно я её родная.

Когда дверь за ней закрылась, я сбросила с себя платье — в нём всё ещё чувствовался запах крови и пыли, оно пахло смертью, которую я впустила слишком близко. Ткань с шорохом сползла к ногам, и я, не колеблясь, шагнула в воду.

Ванна была наполнена розовой пеной с лёгким ароматом цветов. Вода окутала меня, словно чьи-то мягкие руки, прогревая каждую мышцу, каждый сустав, каждый след от падения и страха. Я лежала, не шевелясь, в этом тепле, позволяя ему растворить хотя бы часть пережитого.

Боль в теле давала о себе знать — особенно в плечах и локтях, будто сама жизнь, удерживая меня в объятиях, оставила синяки. Но я была жива. И впервые за весь день позволила себе расслабиться.

Пена скользила по коже, тёплая вода ласкала, и в этом почти забытом ощущении покоя я почувствовала не только усталость, но и уязвимость. Открытую, обнажённую — не телом, а душой.

В отблеске лампы на воде я видела свои руки: красные полоски, небольшие ссадины, лёгкие синяки. Отметины, оставленные вечером, ставшим одним из самых страшных в моей жизни. Я коснулась их пальцами и вздохнула — то ли от боли, то ли от облегчения. Или от бессилия.

Закрыв глаза, я позволила мыслям унести меня — не в мечты, нет. В воспоминания. В недавние крики, в запах пороха, в страшную тишину, когда тело императора осело в кресле, словно марионетка, лишённая руки кукловода. Мне всё казалось, что я услышу этот выстрел снова.