Книга Хризолит и Бирюза, страница 78 – Мария Озера

Я не выдержала. Тыльной стороной пальцев коснулась его губы, там, где был след удара. Он чуть вздрогнул, но не отвёл взгляда.

— Ты в порядке? — выдохнула я, затаив дыхание.

Он молча кивнул. Но в этом кивке — как и в его глазах — была бездна. Он молчал, потому что всё уже было сказано нашими телами. Нашими взглядами. Нашим страхом.

Он спас меня. И я тоже уже не была прежней.

Грядут перемены. Я знала это всем своим нутром — знала, как чувствуют приближение грозы, когда ещё нет ни капли дождя, но воздух уже дышит озоном. Однако от этого знание не становилось легче. Оно давило, будто булыжник на грудной клетке — и ты лежишь под ним, без движения, без надежды, без воздуха. От одной только мысли, что мир сдвинулся с привычной оси, в голове поднимался рой лихорадочных голосов, как стая бездомных, голодных псов. Они терзали, кусали за мысли, не оставляя шанса на тишину. Где правда, где ложь — я уже не знала. Моя жизнь изменилась. Она менялась не вдруг, а давно, исподволь, по капле. И всё же именно сейчас я поняла: отступать уже некуда.

Фраза «бойся своих желаний» зазвучала теперь особенно отчётливо — не как расхожая сентенция, а как предсмертное завещание прежней себя. Я хотела быть ближе к власти, хотела быть кем-то большим, чем просто игрушкой в чужих руках. Но теперь — вот он, результат: кровь на мантии, хаос, испуг, рука мужчины, к которой я тянусь, как к спасению. А путь назад стёрт, будто доска после лекции. Осталась только пыль.

В зале шум стихал. Люди, словно под гипнозом, один за другим покидали свои места, унося с собой ужас, растерянность и шёпот. Театр опустел, как после финального акта трагедии. Где-то за сценой истерично лаял чей-то голос. Императорская стража прочёсывала фойе, ложи, коридоры и кулисы. Нас они нашли, когда я ещё сидела на полу, и Нивар, подавая руку, помогал мне подняться. Его ладонь была крепкой — странно надёжной в этом безумии.

— Граф Волконский, — коротко бросил молодой стражник, кивнув почтительно. — Прошу вас следовать за мной. Машина ожидает у выхода.

Я не спорила. Да и что могла возразить? Мой голос, казалось, остался в той самой ложе, где отзвучал выстрел. Я лишь кивнула и позволила вести себя, как куклу на ниточке. Чувство благодарности к Нивару — странной, чуждой, но всё же — было единственным, что придавало смысл моим движениям.

На улице стоял ледяной вечер. Ветер, как карманный вор, ловко проникал под пальто и шарф, проносил в себе тревожные нотки и шорохи непонятных голосов. Над городом нависло ожидание — гулкое, затаённое, как перед Погромом. Нивар не отпускал моей руки. Его силуэт, высокий, строгий, почти статуарный, выделялся на фоне чёрных автомобилей и фигур в шинелях. На лице его легла тень — не страха, но напряжения. Как будто он слышал отголоски грядущей бури яснее других.

Мы сели в машину. Дверца со щелчком захлопнулась, и мотор взревел, нарушая хрупкое равновесие мира. Машина тронулась, покачиваясь, как гроб по булыжникам. Я ждала, что Нивар заговорит. Повернётся. Скажет хоть что-нибудь — про императора, про спектакль, про страх. Но он молчал. Глядел в окно, будто хотел убежать от мыслей, от меня, от себя самого. Мне оставалось только украдкой следить за его профилем — за этой вырезанной из мрамора линией скулы, за губами, с которых недавно сорвались слова, от которых у меня трясутся колени.