Книга Северный ветер, страница 141 – Александрия Уорвик

Всю длину одной стены занимает книжная полка. Разумеется, к ней меня тянет первым же делом. Заглядываю во взятую наугад книжку. На ее страницах – здоровенные буквы, к каждой идет картинка с животным. Пролистываю еще одну, с изображениями причудливых облаков, затем возвращаю на полку и окидываю комнату новым взглядом. Все здесь покрыто толстым слоем пыли.

Мне и в голову не приходило, что Борей мог быть отцом. Для меня понятие «родитель» связано с любовью, привязанностью, бескорыстием. Он никогда не проявлял подобного. Но вдруг когда-то он все-таки мог? И стоя тут, в окружении чужих воспоминаний, я задаюсь вопросом: где же сейчас это дитя? Где его мать?

Ноги несут меня в другой конец комнаты. В изножье кровати стоит деревянный сундук. Внутри лежит множество разномастных, кажется, вещей, но я принимаюсь их перебирать, и тайна заброшенной комнаты все больше мне открывается. В маленькой коробке хранится еще больше рисунков с подписями. «Для папы». «Мама, папа и я». «Я и папа». «Мама и снег». Сердце тревожно колотится, ведь на некоторых мужчина, обозначенный как «папа», держит копье. А еще у него черные волосы, голубые глаза. Судя по датам, рисункам более трех сотен лет.

Сложив их обратно в коробку, я закрываю сундук и отворачиваюсь, горло неприятно сжимается.

На прикроватной тумбочке лежит стопка пыльных книг – и деревянная птичка. Наверное, игрушка. Дерево холодит кожу, прекрасно помещаясь в ладонь.

– Что ты здесь делаешь?

Слова хлещут по спине безжалостным ливнем, и я, рывком обернувшись, вижу застывшего в дверном проеме Борея, его силуэт подсвечен факелом из коридора. Неприкрытая ярость в голубых глазах заставляет меня отшатнуться.

– Борей? – Я натыкаюсь бедром на столбик кровати.

В три шага король оказывается рядом, вырывает из моих рук фигурку и бережно возвращает на тумбочку. То, как большие пальцы обхватили маленькую игрушку, вызывает во мне волну непонятной грусти.

– Кто сказал, что тебе можно сюда входить? – шипит Борей.

Вскидываю взгляд к его лицу. Он грозно подступает еще на шаг, и я снова будто возвращаюсь в Эджвуд: от страха сосет под ложечкой, по коже мороз. Король превосходит меня силой, мощью. Легко может разорвать пополам.

– Стражники… – во рту так сухо, что прохрипеть удается не сразу. – Сказали, что можно…

Из-под ног Борея с пронзительным скрежетом расползается лед, покрывает пол и стены. Опущенные руки в перчатках подрагивают.

– Здесь нет никаких стражников, – рычит король. – Ты лжешь. Ты вечно лжешь.

Семеню бочком, медленно огибая кровать и не смея отвести взгляд от бога, чьи глаза темнеют, наливаясь чудовищной силой. И это не мое воображение разыгралось. Радужка исчезла без следа, остались только черные зрачки, что пытаются потеснить даже белки.

– Все так, – спешу я согласиться. – Не было никаких стражников, но я увидела, что дверь открыта…

– И ты взяла на себя смелость вторгнуться в пространство, в которое не имела права входить.

– Нет, – выстукиваю я зубами. – То есть да, но я не то чтобы хотела намеренно тебя расстроить.

Ранить. Ведь гнев – бутон, а корни его – боль и предательство? Это не ярость в глазах Борея на самом деле. В них опустошающее горе. Губительное, изломанное.

– Я не знала, – ахаю я.

Борей приближается еще на шаг, и у меня из груди рвется хрип. Я так спешу убраться подальше, что врезаюсь ногами в стол. Сам воздух скользит вокруг змеей, колеблется, встревоженный. Поднимается ветер, взметая пряди моих волос, потрескивая от мощной энергии, ярости, подобия которой я еще не встречала.