Книга Северный ветер, страница 151 – Александрия Уорвик

– Орла, – шепчу я. – Как звали сына Борея?

Молчание.

– Калаид, госпожа. Его звали Калаид.

Когда наступает полдень, муки голода заставляют меня спуститься в обеденный зал. Стол, как всегда, накрыт для излишне изобильной трапезы, но в самом зале пусто, темно и холодно. Бросаю взгляд на камин и подумываю, не развести ли огонь, но решаю, что это не лучшая мысль. Лучше не гневить Короля стужи больше, чем я уже.

Поэтому я просто сажусь. Накладываю еду на серебряную тарелку – колбаски, рис, хлеб, фрукты. Проглатываю пару кусочков, и желудок сразу же сводит спазмом, но я заставляю себя съесть хотя бы половину обеда. Борей, как правило, приходит когда пожелает, и я привыкла его не ждать. Однако сегодня я все наблюдаю за дверным проемом, высматриваю величественную фигуру. Сердце гулко стучит в непонятной смеси предвкушения и тревоги, в голове крутится разговор с Орлой. Калаид. Всего лишь маленький мальчик. Которого больше нет.

– Прошу прощения, – обращаюсь к служанке. – Я заметила, что на столе нет вина. Могу я узнать причину?

– К сожалению, его не осталось ни капли, миледи.

Так. Барабаню пальцами по столу.

– А известно, собирается ли король со мной сегодня отобедать?

– Он не сказал, миледи. – Женщина бросает на меня виноватый взгляд и принимается убирать со стола.

Быстро хватаю тарелку Борея, пока ее не унесли. Затем накладываю на нее остатки еды – осторожно, чтобы разные блюда не соприкасались – и ухожу на поиски Короля стужи. Он же не обедал, значит, наверняка голодный.

В покоях его нет. В библиотеке тоже. Ни в конюшнях, ни на тренировочной площадке. Я так долго брожу по цитадели, что еда остывает. И тогда вспоминаю оранжерею.

Спускаюсь по ступенькам в подземелье, затем поднимаюсь по второму пролету. Дверь наверху приоткрыта. Толкаю ее и шагаю в яркий день, в мерцающий на стекле свет. На столе по левую руку стоит множество горшочков с фиалками – и мята, которая кажется среди них лишней. К стеклянной стене прислонена лестница, перекладины увиты лозами, которые расползаются к резкому наклону потолка. Вдыхаю, и горло обволакивает густым, влажным воздухом – сырой суглинок, толченая хвоя, душистый сахар, цитрус.

Пересекаю узенький мост над одним журчащим ручьем и замечаю Борея. Он наполовину скрыт розовым кустом и, похоже, занят пересадкой цветов.

Он и не подозревает о моем присутствии.

Борей погружает руки в почву. Темные комки пачкают запястья и предплечья, прилипают к черным волоскам, к кожаным перчаткам. Из его пальцев земля сыплется в большой округлый горшок. На короле тонкая белая туника, рукава наспех закатаны, волосы собраны в низкий хвост, и в прядях запутались кусочки листьев.

Здесь Борей кроток. Здесь он един с землей. Здесь он в кои-то веки умиротворен. То, с какой заботой, даже преданностью он отдается делу, вызывает во мне новую, необъяснимую тягу к нему. Даже сейчас, не видя его лица, я ощущаю в нем рвение, всецелую поглощенность делом, желание отдавать всего себя. Он возделывает землю как простой человек, не бог.

Мне почти жаль его прерывать, но я таскаю несчастную тарелку уже больше часа. Справа от Борея стоит стол, заваленный садовыми инструментами. Мысленно приготовившись к тому, что сейчас выпадет на мою долю, я делаю шаг вперед и опускаю тарелку на столешницу.