Книга Путь кочевника, страница 46 – Владимир Кривоногов

— Сюда, — Тиа указала на эту стену. — Давай опустимся здесь.

Кан крепче обхватил ее левой рукой (Тиа охнула, когда ее ноги распрямились), а правую вытянул вверх, чтобы открыть клапан противовеса. Легкий воздух начал медленно с шипением выходить из него, и странники мягко спустились в траву.

Тиа истончалась, таяла на глазах.

— Мы здесь, — она судорожно вздохнула, сморщилась от боли.

Кан сжал ее невесомую руку, он пытался удержать ее, не дать ей умереть. Он и сам словно уменьшился, сгорбился и осунулся.

— Спасибо… спасибо тебе, — отрывисто затараторила Тиа, глаза ее наполнились страхом. — Кан… Аканто, любимый, прости… прости, я не смогла…

Тиа зажмурилась, сжалась в комок, но не издала ни звука.

— Ты мой, а я твоя навсегда! Я больше не боюсь.

Устремленные в небо глаза широко раскрылись, губы изобразили беззвучное «а-ах», словно Тиа увидела перед собой нечто удивительное и безумно красивое, она на мгновение застыла, а потом осела, вновь обрела вес и ушла навсегда.

Кан ошарашенно смотрел на нее, не переставая прижимать ее руку к своей груди. Жгучие слезы размыли ее образ, тихий и неподвижный. Кан судорожно вздохнул, сделал еще несколько резких вдохов и постепенно овладел собой.

Над горизонтом поднялась Тропа Богов. Отсюда она казалась величественной и бесконечной, как Вселенная. С неба сорвался луч света. Кан скорее ощутил его, чем увидел. Этот свет гудел, заставлял воздух вибрировать, а волоски на руках подниматься дыбом. В этот момент он уже знал, что произойдет дальше.

— Я твой навсегда.

Кан очнулся на бескрайней зеленой равнине. Куда ни брось взгляд, всюду высокая, до колена, трава, полевые цветы, над которыми кропотливо трудятся насекомые, и свет — все было залито медовым светом. При этом солнца не было, казалось, сияние источает само небо.

Равнина изгибалась невысокими, пологими холмами, на которых паслись знакомые Кану косули. В ясном небе кружили птицы. Стайками они бросались вниз, хватали насекомых и взмывали в небеса.

Было тепло. Все выглядело так знакомо, что Кан невольно ощутил себя дома. Неужели, сюда он шел всю свою жизнь?

Тиа была права — это единственный выход из лабиринта.

— Красиво, — произнес глубокий мужской голос за спиной. — В этот раз ты особенно постарался.

Кан уже знал, кого увидит, когда обернется, а потому не поворачивался как можно дольше.

— Почему вы забрали меня сейчас? Я еще мог жить…

Мог вернуться в Семь Дорог и вырезать всё их племя в отместку за Тию.

— Ты видел пределы этого мира. После такого ни один странник не смог бы возвратиться в лабиринт и продолжить свой путь, — печально ответил голос за спиной. — Находясь там, на вершине стены, ты понял, что обречен ходить кругами, пока не состаришься и не умрешь. Нет, Аканто, мы не могли позволить тебе пропасть, стать одним из оседлых.

Кан закаменел, на минуту перестал дышать. Он вспомнил слова Лютерии:

— Когда предстанешь перед Богами, расскажи им о нас. Мы сполна заплатили за грехи.

Она знала, чувствовала родство со странником, и догадалась, кем были ее предки.

Казалось, голос за спиной видит эти мысли Кана, и он доволен.

Наконец, Кан сбросил оцепенение, и сумел хрипло проговорить:

— Зачем я вам?

— Ты один из старейших, Аканто. Ты возвращался в лабиринт вот уже шесть раз. Но в этот раз все будет по-другому. Позволь тебе объяснить. Только повернись ко мне лицом, ты должен увидеть, понять, иначе ничего не получится.