Книга Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух, страница 139 – Вера Ширай

Как когда-то в прошлом она стала такой женщиной для герцога, отца Феликса, его опорой, матерью наследника крови, с самой сильной связью с алтарем во всем королевстве. Ради этой великой цели она готова была подождать внуков еще несколько лет.

Феликс не мог не восхищаться прагматичностью своей матери. Он всегда знал: для неё Алтарь был не просто символом, а высшим назначением их рода.

* * *

После смерти отца, алтарь больше не молчит, он принял герцога. В будущем алтарь примет его старшего сына, а если у него не будет детей, то Ричарда или его сыновей.

Каждый раз, как только ладонь герцога касается вырезанных рун, они вспыхивают алым, словно давно проголодались. Кровь жадно впитывается в камень, а руны пульсируют, как живые, издавая низкий, почти неслышимый гул. С каждой каплей он чувствует, как уходит сила. Не так, как в ту первую ночь, когда он был ребёнком — теперь боль стала привычной, а слабость почти родной, алтарь впитывал его силы, вытягивал его кровь.

Он стоит неподвижно, как камень, с застывшим лицом. Никто не должен видеть, как его руки дрожат после ритуала. Никто не должен знать, что его кровь — это то, что удерживает замок и целый край от беды.

Каждый сюзерен приносит свою кровь на алтарь — это древняя гарантия их власти и безопасности. Многие из его знакомых, таких же старших лордов, делились этой тайной с женами или ближайшими родственниками; некоторые доверяли свой секрет лишь старшему сыну, как наследнику титула и долга, перед самой смертью.

Феликс же не разделял такой секретности. Он считал подобную скрытность — откровенным помешательством. И всё же… сам до сих пор не открыл эту тайну ни единой живой душе. Даже собственной жене.

Герцог знает, как бы она посмотрела на него, будь она из его мира. Из семьи, где кровь — это не просто жидкость в венах, а обет и долг. Если бы она родилась среди родов, что заключают договоры с рунами с детства, — она бы поняла. Без слов. Просто ждала бы его у дверей спальни, с кувшином вина и мясом на серебряном подносе, зная, что он вернётся бледный, сжав зубы, но живой. Как всегда встречала его мать отца.

Но каждый раз, когда герцог сжимает клинок над алтарём — он один.

* * *

Герцог брёл по коридору, почти не осознавая, где находится. Его шаги были тяжёлыми и неуверенными, будто каждый из них давался с усилием. Он не замечал ни узорчатых гобеленов на стенах, ни мягкого света луны, пробивающегося сквозь витражи. Всё его тело жаждало одного — добраться до спальни и рухнуть в постель.

Он был всего в нескольких шагах от двери, когда внезапно налетел на чью-то фигуру. Женщина испуганно отшатнулась, и только лунный свет позволил им узнать друг друга.

В первую же ночь, когда он убрал стражников от её двери, она уже блуждала по тёмным коридорам замка, вместо того чтобы мирно спать в своей постели.

— Простите! — воскликнула Оливия, задыхаясь, глядя ему в лицо. — Я… Мне стало плохо. Такое уже случалось, но... редко. А в эту ночь просто невыносимо тяжело.

Она выглядела взволнованной, бледной, словно и впрямь что-то подтачивало её изнутри. Герцог вглядывался в её лицо, ловя каждую черту, каждую дрожь в голосе, словно пытался понять — что за тень скользнула по её взгляду?

— Иногда помогает чай, или вино… — продолжала она сбивчиво. — Просто... последние дни были слишком напряжёнными. Я чувствую, как утратила все силы... будто у меня становится всё меньше энергии.